Равнинный рейд - [2]

— Старик один, товарищ командир, — доложил высокий партизан. — Прикажете начинать?

— Начинайте! — распорядился командир и внимательно, с недоверием поглядел на старика.

Сыровару стало не по себе. Он, конечно, никогда не думал, что сюда, в густонаселенную равнину, где на каждом шагу село, могут спуститься партизаны, но в минуты вечернего отдыха и в нередкие бессонные ночи ему не раз приходила в голову мысль, пусть пока еще очень робкая, что ежели он поднимется в горы, то наверняка повстречает партизан. Да, иначе представлял он себе эту встречу!.. Как все нескладно вышло… А он-то воображал, что получится по-другому — торжественно и сердечно! Но вот партизаны сновали вокруг, не обращая на него ни малейшего внимания, а он, неловкий и какой-то чужой, топтался в стороне и не знал, что сказать, как дать им понять, что он свой. Ему хотелось пожать им руки — каждому в отдельности, пригласить: «Садитесь, ребята! Будьте как дома!», но слова застревали у него в горле, и только в глазах щипало. Но почему же он все-таки молчит? Характер, что ли, у него такой дурацкий или за годы одиночества он и впрямь сделался чужим?

— Начинайте! — повторил командир. — Времени терять нельзя!

Сыровар оглянулся на командира. Это был русый, голубоглазый здоровяк, в тесной курсантской форме без погон, с крупным носом и руками крестьянина. «Хозяин, — решил про себя старик. — Из тех испольщиков, что сплошь да рядом управляются получше господ». Юноша спокойно отдавал распоряжения, зорким, наметанным взглядом наблюдал, что еще надо сделать. По тому, как он произносил слова, чувствовалось, что он здешний. Командир поглядел на сыроварню — на этот раз с некоторым беспокойством — и подошел к высокому бойцу. «Того и гляди еще руки свяжут! — залился краской стыда старик. — Как мне сказать, чтобы поверили?!»

Только он было набрался храбрости и открыл наконец рот, как к нему подошел невысокий широкоплечий молодой человек с умным и спокойным лицом. «Видать, из города. Ученый», — пронеслось в голове у сыровара, хотя одет паренек был, как и все, в мятые брюки и брезентовую куртку. И кожа у него обветрилась, как у всех, от жизни на открытом воздухе. Только ботинки — туристские, на добротной, толстой подошве — казались новыми и подобранными по ноге. Низенький, подойдя к нему вплотную, как это делают близорукие, дружелюбно спросил:

— Ну как, папаша, есть у тебя сыр?

— Найдется! — ответил обрадованный мастер. — Берите сколько душе угодно!

Партизаны засмеялись.

— Взять-то мы возьмем, — заметил парень, — но что останется, надо так разделать, чтоб и псы воротили нос…

— Зачем? — удивился сыровар.

— Как зачем? Ты что ж это, не знаешь, кто нынче жрет брынзу да сыр? Вот в вашем селе, к примеру, скажи, едят теперь люди сыр?

— Да как вам сказать? Едят помаленьку…

Вокруг снова засмеялись.

— Едят кто что успел припрятать. А тот, что вы делаете здесь, отсылают прямехонько немцам…

Старик вздрогнул от неожиданности. Ему, конечно, приходилось слышать, что болгарской брынзой и сыром кормят гитлеровскую армию, но он никогда не представлял себе, что именно его брынзу и сыр могут есть фашистские молодчики. При одной мысли об этом у него перехватило дыхание, и, не зная, что сказать, сыровар пробормотал невнятно:

— Ну, что же, вам виднее, ребята! Делайте, как решили…

— Эй, папаша, принеси керосину! — крикнул кто-то из глубины помещения.

Когда наливали в брынзу керосин, у сыровара защемило сердце. Десятки лет добросовестной работы научили его ценить свой труд, беречь каждый кусочек брынзы. А здесь столько ведер молока, столько дней непосильной работы — и все вдруг летит к черту! Но старик в ту же секунду устыдился своих мыслей. Тоже нашел, что жалеть сейчас! Да может эту самую брынзу в то время, как у него такие гости, и вправду едят немцы!..

— Лейте, лейте! — проговорил он вдруг и не узнал своего голоса. — Чтоб ей было пусто, этой брынзе!

Зря сказал: тот, в новых ботинках, может решить по его голосу, что он это не от души… А юлить с этими людьми нельзя — все, что угодно, но не ложь…

Вдруг сыровара пронзила мысль: староста! Ведь перед тем, как прийти партизанам, он видел его идущим по дороге к сыроварне! И, обернувшись, старик решительно потянул за руку командира, просматривавшего наряды.

— Староста идет! — выкрикнул он. — Как же это я забыл?!.

— Какой староста?

— Наш… Белосельский…

Командир и тот, в туристских ботинках, быстро переглянулись.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно уставился на него командир.

— Видел на дороге… Он сюда шел…

— Давно?

— Перед тем, как вам прийти. Теперь уж, должно, близко.

Партизаны снова переглянулись. Парень в туристских ботинках подошел поближе к командиру и тихо, но настойчиво сказал:

— Надо обязательно проверить!

Командир, кивнув, выбежал за дверь. Низенький, в ботинках, подошел поближе, к старому мастеру и, будто видя его впервые, спросил:

— Вашего старосту Асеновым зовут?

— Асеновым.

— Он, значит! — присвистнул парень.

Лицо его сразу посерьезнело. По неподвижному, остановившемуся взгляду было видно, что он размышляет.

— Ну, и как тебе… этот ваш староста?

— Мерзавец! — мрачно буркнул старик.