Ратибор Новгородец - [50]

Впрочем, Подосён теперь уже вообще не мог ничему радоваться. Жара вконец вымотала его. В родном лесу такого никогда не бывало. Замерзать замерзали, но от солнечного удара еще никто из древлян не помирал. Подосён мрачно подумал, что как раз он мог бы стать первым.

Вот уже почти семь месяцев прошло с тех пор, как Ратибор Леший уехал с заставы вместе с дружиной легендарного Волха Всеславьевича. С тех пор о нем не было ни единой весточки. Поговаривали, что сидит Волх сейчас князем в отданных ему Владимиром городах. Значит, и Леший с ним должен быть. А еще вернуться обещал.

Подосён тяжело вздохнул и перенес вес тела на другую ногу. Если бы не эта поганая обязанность сторожить терем, он мог бы считать свою жизнь вполне удавшейся. Всего за полгода с небольшим из безвестного паренька, взятого в полон в древлянских лесах, дослужиться до особо доверенного дружинника, охраняющего самого князя — это была редкостная удача. Хотя удача — понятие растяжимое. Вот его, Подосёна, должность — почетная? Пожалуй, что и так. А в чем почет этот заключается, скажите на милость, если охраняет Подосён княжий покой вот уже две недели, а самого князя до сих пор видел только издали. Ну, конечно, иногда и вблизи, когда он из терема куда выезжает. Одно слово только — княжья охрана.

Стук копыт по мостовой отозвался в голове у Подосёна медным билом. Он осторожно оглянулся на напарника, стянул с головы шлем и принялся обмахиваться его бармицей. Помогало плохо.

Внезапно всадник, вроде бы ехавший в другую сторону, повернул и оказался перед воротами терема. Подосён поднял на него глаза и ахнул:

— Ратибор!

И впрямь — в седле сидел не кто иной, как Ратибор Леший. За прошедшие полгода он сильно изменился — обзавелся аккуратной бородой и пышными усами, раздобыл где-то богатую одежу, но похудел и побледнел, словно все это время не выходил на вольный воздух. Зато в глазах его появился какой-то особенный блеск.

Едва взглянув на молодого воина, Ратибор птицей слетел с седла.

— Подосён! Друг! Вот и свиделись! Я смотрю, ты теперь богатырь? В почетном карауле?

— Провалился бы он к Ящеру, этот почет, — от души пожелал Подосён, хотел было плюнуть, но потом решил не тратить слюну зря, и без того во рту почти сухо. — Стой тут и в жару, и в снег, и в дождь… Ты-то здесь какими судьбами?

— По делу, — помрачнел Ратибор. — Тут у вас, говорят, что-то странное случилось, вот Волх меня и прислал узнать, что именно.

— Слушай, Ратибор, — спросил новоиспеченный воин, когда они шли через двор к крыльцу терема, — а что это ты такой бледный? Все лето жара стоит, мы тут все черные ходим, словно закоптились, а ты будто и под солнце не выходил!

— Да пожалуй, что и так, — согласился Леший. — Все это время меня Волх Всеславьевич ведовству учил. Так что я теперь не просто воин, а еще и волхв немножко. А волхвы все больше в темноте орудуют. Как учитель мой часто говорил — темные дела совершаются во тьме. Уж коли полгода в подвале просидишь — не то что бледным станешь, а и вовсе на умруна похож будешь.

— Так ты теперь и колдовать умеешь? — восхищенно спросил Подосён. — Потом, как от князя вернешься, непременно все расскажешь.

Леший молча кивнул и вошел в терем. Глаза его, привыкшие к полумраку, теперь отдыхали от яркого дневного света. Князь обещал принять в гриднице, так что новгородец направился именно туда.

Первое, что заметил Ратибор — это была страхолюдная морда Белояна. Волхв сидел у стенки и время от времени сторожко поводил ушами.

— Гой еси, — поклонился Ратибор.

— И ты здрав буди, — отозвался Белоян. — Вовремя ты все делаешь, сыне купеческий.

Этого Ратибор не понял и на всякий случай недоуменно улыбнулся.

— Как только осень без меры затянулась, — пояснил Белоян и закрыл глаза, — так ты сразу… порешил в дружину к Владимиру пойти, а по дороге Жар-птицу погубил и зиму привел. Как только посольство в безвыходное положение попало — так именно тебе, а не кому иному… видение было. И сейчас вовремя явился. Может так статься, что в тебе большая нужда будет, чем в учителе твоем, Волхе Всеславьевиче.

— Да что случилось-то? — почти закричал Ратибор.

— Не торопись так, — Белоян, словно и не он только что дремал, легко поднялся с лавки. — Сейчас князь придет, при нем и говорить будем. Владимир решит, что тебе можно знать, а что лучше не стоит.

— Стоит ему знать все, — твердо сказал князь, входя в гридницу. — Говори, Белоян, у тебя это лучше получается.

И вот что он рассказал.

В гриднице шел пир, как обычно, горой. Добрыня Никитич, не так давно вернувшийся из похода, где в одиночку справился со змеем, рассказывал о своем подвиге. Добрыня Малкович, дядя Владимира, не любивший молодого богатыря, исходил черной завистью, но ничем похвалиться не мог, а потому молчал.

— И вот тогда он мне как даст хвостом по руке, чуть не сломал, — увлеченно рассказывал Добрыня. Волшебная чаша у него в руке оставалась полной, так как говорил богатырь пока что чистую правду. И Никитич постоянно из нее отхлебывал, так что уже не совсем связно мог изъясняться.

— А меч он у меня еще раньше выбил, так что никак я его достать не могу. Ну, тогда я вперед, срываю с головы шлем, песка туда — и змею в глаза. Он пока проморгался, я до меча дотянуться успел…