Ратибор Новгородец - [2]

Конечно, каждый юноша мечтает о славе. Ратибор не был исключением. Еще когда его только-только назвали этим гордым именем, уже тогда он начал мечтать, как когда-нибудь оправдает его — будет побеждать рати. Потому и рос задирой, грозой улицы, потому и секирой научился владеть. Когда зимой сходились новгородцы на середине Волхова драться — немногие записные бойцы даже с кистенем в руке решались идти на Ратибора. Но ему хотелось большего. Хотелось вести воинов в сечу, рубиться с настоящими врагами, а не со старыми поленьями, на которых учился секирой махать.

А случился однажды в Новгороде богатырь. Самый что ни на есть настоящий богатырь. Когда это было… дай Род памяти… да в прошлом году как раз и было, когда Владимир только-только начал в Киеве дружину собирать. Приехал, значит, богатырь в Новгород. А дело зимой было. Самое что ни на есть время для гуляний. И не побрезговал знатный гость — вышел на лед вместе со всеми.

Тогда и узнал Ратибор, что такое настоящий кулачный удар. Приезжий-то как раз против него случился. Леший еще только замахиваться начал, как киевлянин заехал ему в скулу так, что чуть набок ее не своротил. Через два дня, выждав, пока синяк рассосется, Ратибор пришел к недавнему противнику да попросил, не научит ли, мол, богатырь, вот так же, чтобы искры из глаз, в ушах звон и земля под ногами шаталась… А тот рассмеялся: иди, говорит, к Владимиру в дружину, там тебя и не такому научат. Сам, говорит, до сих пор вспоминаю, как Добрыня Никитич в лоб кулаком бить умеет.

Как раз с тех пор молодой новгородец возмечтал пойти в богатырскую дружину к Красному Солнышку. Но купеческому сыну, к тому же старшему, подобает мирно сидеть дома. Обычай строг, вот Ратибор и сидел. Пока не приключился случай…

Ратибор с усилием вернулся от воспоминаний к действительности. Двое новоприбывших чинно сидели на лавке, Семак уже принес им не только вина, но и мяса, и теперь сидел рядом, выспрашивая, что слышно.

— Князь, — говорил старший кмет, — беспокоится: отчего, мол, это, что пора бы вроде зиме наступить, а все осень, и никак дороги не установятся, так что, говорит, из Киева в Новгород разве что по воздуху пролететь можно, а иначе никак? А волхв… ну да, сам Белоян, что с медвежьей мордой, ему и говорит: это, дескать, оттого, что Жар-птица в наши края залетела, вот потому и тепло, и никак морозы не ударят. Какие уж, говорит, морозы, когда Жар-птица своим теплом все согревает! И пока, говорит, птица та здесь останется, до той поры и зиме не бывать!

Кмет стукнул кружкой, то ли выражая свое негодование по поводу долгой осени, то ли показывая, как сотряс стол кулаком волхв Белоян.

— Ну а князь и говорит: мне, говорит, птица на моей земле не нужна, а вот чтобы дороги проезжими сделались — это, говорит, мне очень даже нужно. И велел объявить: мол, тому, кто ту Жар-птицу поймает или от наших земель отвадит, тому… — он неопределенно помахал рукой, обозначая блага, которые посыплются на такого счастливца. — А мы теперь езди по всему княжеству, ищи как проклятые, мокни под дождем этим бесконечным! А ее, может, и нет вовсе!

Семак заулыбался, словно услышал что-то на редкость смешное.

— Так ты и не езди! Раз не веришь, что же тогда таскаешься?

Тут уже не выдержал младший кмет.

— Будь наша воля, — обиженно выкрикнул он, — мы бы дома сидели… с женами, — добавил он уже несколько неуверенно, так как был явно не в том возрасте, в котором можно сидеть дома с женой, а скорее недавно вышел из возраста, в котором тоже сидят дома, но с матерью. — В такую погоду, говорят, хороший хозяин собаку, и ту из дома не выгонит, а мы, видать, хуже собак! Князь сказал — ищите, ну вот… — Он отхлебнул из кружки, поперхнулся и некоторое время сидел молча и только откашливался.

Семак спросил еще что-то, но Ратибор уже не слушал. Перед ним были люди князя Владимира. Более того — они искали Жар-птицу, которая, по словам знаменитого волхва Белояна, здесь, неподалеку. Мысли завертелись так быстро, что он тревожно огляделся — а вдруг другим слышно, как они в голове шелестят? Одно дело — явиться ко двору князя безвестным выскочкой, и совсем другое — принести с собой Жар-птицу под мышкой! Так, глядишь, и в дружину охотнее возьмут. А уж там… Ратибор сладко зажмурился, снова погружаясь в мечты. К действительности его вернул порыв ветра, взвывший в трубе, словно голодный волк. Какие там поиски, какая птица! Если и есть она, так уж наверняка в гнезде отсиживается, или где там Жар-птицы живут. Так что надо сейчас не мечтать, а ужин доедать да ложиться спать, утро вечера мудренее.

Леший улыбнулся закоренелой привычке даже в мыслях говорить складно, будто скоморох, и собрался было идти спать, тем более что разговор кончился, и княжьи люди ушли наверх, да и корчемник с ними отлучился — комнату показывать. Но тут дверь снова открылась. Первое, что увидел в проеме Ратибор — это была борода. Рыжеватая, густая, не аккуратно подстриженная по-славянски, а широкая, веником, какие носят греки и прочие восточные люди. А когда неожиданный гость вошел, Лешему стало ясно — перед ним монах.

Леший монахов не любил. Можно сказать даже — терпеть не мог. А за что их любить-то? После того, как Ольга, бабка нынешнего князя, ездила в Царьград и приняла там крещение, развелось таких вот странствующих монахов на Руси — как собак нерезаных. В Новгороде Ратибор тоже такого видал. Никто из его знакомцев, даже записные гуляки, не могли перепить того монаха. Откуда у него были деньги — об том он помалкивал или плел что-нибудь несуразное, если был пьян.