Ратибор Новгородец - [3]

Вошедший сейчас в корчму был другим. Высоченный — Ратибор никогда не считал себя невысоким, но этот был выше почти на голову — в плечах широк неимоверно, а судя по лицу — и пьян отродясь не бывал. С виду его можно было бы счесть за переодетого воина, если бы не взгляд, для воина слишком добродушный.

Наметанным взглядом купца, привыкшего чуять деньги за версту, Ратибор сразу заметил, что на поясе у монаха висят два мешочка — большой справа, маленький слева.

— Здорово! — сказал Ратибор.

— И тебе мир, добрый человек, — спокойно ответил монах. По-русски он говорил чисто, лишь по легкому акценту можно было догадаться, что родился далеко отсюда.

— А откуда ты здесь такой взялся? — новгородцу пришло в голову, что собеседник — великолепная цель для шутки.

— В Киев иду, — все так же спокойно пояснил монах. — Не ты ли хозяин?

— Нет, — пояснил Леший. — Хозяин сейчас здесь будет. А правду говорят, что вам, монахам, ваш бог запрещает оружие носить?

— Правда, — похоже было, что собеседник Лешего даже более чем немногословен и обходится только тем, чего не сказать никак нельзя.

— А что ты будешь делать, если скажем, разбойники на тебя нападут? — допытывался Ратибор.

— У меня брать-то нечего, — пожал плечами монах.

— Врешь, батя, — уличил новгородец. — У тебя деньги на поясе.

— Эти-то? — монах снял с пояса маленький мешочек и позвенел им. — Эти я и сам отдам, то деньги мои. А те, — он похлопал ладонью по большему мешочку, — собранные на храм. В Киеве храм строят.

Ратибор окончательно развеселился. Монах оказался наивным, как ребенок… если, конечно, не морочил собеседнику голову. Откуда только такие берутся? Надо дать понять встречному, что не все в мире так благополучно, как он думает.

— А если лихим-то людям как раз эти деньги и надобны? Вот достанет такой ножичек… — с этими словами новгородец действительно достал нож-засапожник, чтобы попугать служителя чужеземного бога.

— Ну если так… — вздохнул монах, шагая вперед…

Очнулся Ратибор оттого, что Семак лил ему на лицо холодную воду. Голова болела, на лбу, казалось, долго ковали гвозди.

Леший встал. В глазах тут же потемнело снова, а когда муть рассеялась и новгородец снова смог сосредоточенно смотреть, он обнаружил, что монаха в корчме нет, а сам он почему-то снова на полу.

— Чем это… он… меня… — пробормотал он, осторожно касаясь рукой лба.

Семак сочувственно смотрел на пострадавшего земляка.

— Вот так всегда, — сокрушенно сказал он. — Нашего брата-новгородца только одного оставь — либо он побьет, либо его побьют! А наварил он тебе по лбу мешком. Я как раз заходил, смотрю — ты чего-то нож достал, а он тебе мешком по лбу и вон из корчмы! А чего тебе от него надо было?

— Так… пошутить хотел, — Ратибор сел. В голове уже наступило прояснение, но болело еще очень сильно. — Кто ж знал, что они шуток не понимают… Ну да ладно, я тут уже, вообще-то, спать идти собирался…

Наутро, как ни странно, тучи немного разошлись, а дождь сначала приутих, а затем и вовсе прекратился. Княжеские кметы, выспавшись и отогревшись, с самой рани уехали, ругая упрямого князя. Ратибор собрался чуть позже.

У самого выхода его догнал Семак.

— И ты на Жар-птицу охотиться собрался? — спросил он. — И не спрашивай, откуда знаю — у тебя по лицу видать. Послушай доброго слова — не связывайся ты с ней! Зачем она тебе сдалась? Без чудес проще. Не ищи неприятностей на свою шею.

Ратибор упрямо помотал головой.

— Тебе-то что? Моя шея, я на нее и неприятности искать буду.

— Ну, раз тебя не остановить, то так уж и быть, дам я тебе подарочек. Во-первых, сетка. Хоть птица и волшебная, да все же птица. И ловить ее сеткой в самый раз сподручно. А как станешь птицу в руки имать, то тут тебе мой второй подарок пригодится — рукавицы кожаные. Не заговоренные, конечно, но крепкие. Жар-птица-то небось горячая, так огнем и пышет, вот они тебе и помогут руки не обжечь. От деда достались, и внукам бы их носить, да для земляка ничего не жалко.

— Спасибо, дедушка, — сказал Леший, принимая подарок. Рукавицы действительно были прочные, хотя и мягкие — видно, что не один год ношены. Сетка же самая обычная, из крепких веревочек, сам такие не раз ставил в детстве на птицу. — А что ж ты в Новгороде не живешь, коли так его любишь?

Корчемник грустно вздохнул.

— Аль ты не заметил? Звать-то меня как, хоть помнишь? Семак я и есть. Седьмым в семье родился. Какое мне наследство? Разве только кот, вон на лавке дремлет. Ну и… послали меня, иди, говорят, отсюда, нам дармоед в доме не нужен. Пришлось на сторону уехать, самому промышлять да добра наживать. Теперь, слава богам, есть что детям оставить… А в Новгороде я кто? Нечего мне там теперь делать. — От глаз старого корчемника не ускользнуло, что гость при этих словах как-то странно помрачнел — видно, и он почему-то не мог, или не хотел вернуться домой. — А тебе подарочек, наденешь рукавички-то да вспомнишь старого Семака. Добрый путь, скатертью дорожка! — крикнул он вслед уезжавшему гостю.

Новгородец медленно ехал по размокшей дороге. Собственно, он очень спешил, хотелось первому поймать птицу, до того, как до нее доберутся княжьи люди, просто быстрее все равно бы не получилось — конь и без того уже два раза поворачивал голову и укоризненно смотрел на седока, словно говоря: «Ну вот, сам едешь, тебе-то сухо, а я по грязи непролазной шлепай да еще тебя на спине вези».