Растерянный рай - [15]

— Ты же читаешь романы? — возражал Луис.

— Само собой. Но это я читаю. Автор записывает историю, а я ее воображаю. Воплощаю. А в-программист через меня воплощает свою историю. Я никому не позволю пользоваться моим телом и моим рассудком. Ясно? — На этом месте она всегда начинала сердиться.

В чем-то она была права; но что поразило Луиса, напряженно застывшего на узкой, невероятно извилистой тропке посреди джунглей, похожей на свихнувшийся коридор, глядевшего, как нечто многоногое уползает в зловещую тень под чем-то здоровенным, что Луис решил считать деревом, только лежащим почему-то на боку, а не стоящим, — что поразило его сильней всего — это даже не давящая, бессмысленная сложность, детальное воспроизведение хаоса в сенсорном поле программы, но враждебность этого безумства. Оно было опасным, пугающим. Или Луис сейчас воспринимал враждебность программиста?

В архиве было немало садистских программ; многие на них подсаживались. Как можно судить — на самом ли деле так ужасна природа?

Были, разумеется программы виртуальной реальности, где Дичу представала более простой и понятной — Деревня, или Прогулка в горы. А просматривая фильмы, затрагивающие только зрение и слух, можно осознать, что даже хаос «природы» может быть прекрасен. Иные подсаживались и на такие фильмы, и вечно смотрели, как плывут в море морские черепахи, и парят в небе небесные птицы. Но смотреть — одно, а чувствовать — совсем другое, даже если это лишь иллюзия.

Как вообще можно всю жизнь прожить в таких вот Джунглях? Неуютство, бьющее по всем органам чувств — жара, ползучие твари, перепады температуры, грубые, зернистые, грязные поверхности, постоянно неровные — на каждом шагу приходится глядеть под ноги. Он вспомнил омерзительную пищу туземцев. Они убивали животных и ели куски тел. Женщины пережевывали какие-то корни, сплевывали в тарелку, оставляли подгнить, и тоже ели. Если бы эти кусачие ядовитые твари были не виртуальными, а настоящими, Луис вернулся бы из Джунглей с полным набором токсинов в крови. Собственно, так и случалось в той развилке, где ты живешь с туземцами — хватаешься за лианы, а это безногое ядовитое существо. Оно кусает тебя за руку, и через несколько минут ты чувствуешь страшную боль, и тошноту, а потом — темнота. Разумеется, программу надо было как-то завершать — она и так занимала десять субъективных суток, или десять реальных часов, максимально допустимое время в-программы. Выходя из нее, Луис был не только виртуально мертв, но и вполне реально утомлен, голоден, вымотан и расстроен.

Была ли программа честна до конца? Правда ли жители Дичу обитали в подобной нищете? Не десять суток-часов, а всю жизнь? В вечном страхе перед опасными животными, враждебными дикарями, друг перед другом, в постоянных муках, причиняемых шипами растений, жалами и жвалами, болями в перетруженных мышцах, в сбитых неровными полами ногах, перед лицом страданий еще больших — голода, болезней, переломов и увечий, слепоты? Ни один из дикарей, даже младенец и его юная мать, не был чист и здоров. И по мере того, как Луис распознавал в них людей, ему все больней было видеть их язвы, раны, болячки, мозоли, бельма, сухие руки, грязные ноги, грязные волосы. Он хотел помочь им.

Но сейчас, когда он стоял на в-тропе, из тьмы под деревьями и длинными жилами растений — эпифитов, как у Яо в горшках, только огромных и узловатых — донесся шум, издаваемый кем-то из тех живых существ, что теснились в джунглях. Луис застыл, вспомнив гарана.

Он однажды отправился в джунгли с дикарями, поняв, что те идут «охотиться». Тогда глаза их уловили пятнисто-золотую вспышку, и кто-то шепнул «гаран», а Луис — запомнил. Вернувшись, он поискал слово в словаре, но не нашел.

А теперь он выступил из темноты — гаран. Прошел поперек тропы, слева направо, в паре шагов перед Луисом. Длинный, приземистый, в черную крапинку золотой, он двигался с неописуемой легкостью и изяществом, переступая четырьмя круглостопыми ногами и опустив голову, а за ним тянулось гибкое продолжение тела — хвост — чуть подрагивающее самым кончиком. Гаран неслышно скрылся во тьме. На Луиса он даже не глянул.

А тот стоял, завороженный. Это ВР, программа, говорил он себе. Каждый раз, как я захожу в Джунгли, если постоять на тропе достаточно долго, мимо пройдет гаран. Если бы я знал, и хотел так поступить, я мог бы выстрелить в него из виртуального ружья. Если в программу включена опция «охоты», могу и убить. А если такой опции нет, ружье не выстрелит. И ничего я тут не поделаю. Гаран пройдет мимо, и сгинет в темноте, покачивая кончиком хвоста. Это не дикая природа. Это вообще не природа. Это предел контроля.

Он развернулся и вышел из программы.

На пути к беговым дорожкам он встретил Биньди.

— Я хочу разработать технологию ВН, — сказал он.

— Ладно, — ответил Биньди, промедлив миг, и ухмыльнулся, — пошли.

КУДА СВОЙ ПУТЬ ВЕРШИМ?

Программы, фотографии, описания — все отображения Дичу попадали под подозрение, поскольку являлись продуктом техники, плодом человеческих рук. Интерпретациями. Сама изначальная планета была прямому восприятию недоступна.