Рассвет в 2250 году - [47]

— Теперь мы услышим барабаны? — спросил горец.

— Не рассчитывай на это. Племя, вероятно, считает, что я так же мертв, как Норатон, и призыва больше не будет.

Форс задрожал, наверное, от того, что долго находился в воде.

— Эта местность обширна, и без наводки мы можем пройти мимо твоего племени…

— Это тем более вероятно, что сейчас война и мой народ будет скрывать свой лагерь, насколько это возможно. Но, брат, я думаю, что мы не смогли бы так легко вырваться из плена на свободу этой ночью, не будь нам предначертана какая-то особая миссия. Направимся на юг и давай будем надеяться, что судьба будет благосклонна к нам и дальше. По крайней мере, твои горы не сдвинутся со своего места, и мы можем повернуть к ним, если нам не останется ничего другого…

Но Форс не ответил на это. Он все свое внимание обратил на звезды. Пока что им приходилось идти по ручью, спотыкаясь об источенные водой валуны и скользя по гальке. Долго ли, коротко ли, но они наконец вошли в овраг, склоны которого из серого камня сомкнулись над ними, словно они попали в какую-то западню. Здесь они присели на плоский выступ, чтобы отдохнуть. Форс беспокойно задремал. Москиты усеяли его тело и пили кровь, несмотря на то, что он осыпал себя шлепками. Но наконец его отяжелевшая голова склонилась, и он не смог больше бороться со сном, его тело было измотано, а ум отупел от усталости, бурчание воды наконец разбудило его, и он полежал, прислушиваясь, прежде чем заставил открыться распухшие веки. Он растер зудящееся распухшее от укусов гнуса лицо и слепо сфокусировал свой взгляд на поросшем зеленым мхом камне и коричневой воде. Затем он рывком сел. Теперь, должно быть, уже позднее утро! Эрскин все еще лежал рядом с ним на животе, голова его покоилась на согнутой руке. На его плече было большое красное пятно — след от ожога. Туда, должно быть, ткнулось плывшее по воде горящее дерево. А дальше по течению Форс увидел другие следы пожара — полусгоревшие ветки, тело белки с обуглившимся на спине мехом. Эту белку Форс выудил прежде, чем вода унесла ее дальше. Полусгоревшая белка могла стать настоящим лакомством, поскольку живот человека свел слишком интимное знакомство с его позвоночником. Форс положил белку на камень и счистил шкурку острием другого. Завершив эту кровавую работу, он разбудил Эрскина. Великан, сонно протестуя, перевернулся на спину, с минуту полежал, уставясь на небо, а потом сел. В свете дня его избитое лицо было похоже на чудовищную маску, испещренную пурпурно-коричневыми пятнами. Но он сумел выдавить кривую улыбку, когда протянул руку за предложенным ему Форсом кусочком полусырого мяса.

— Пища и ясное утро — все, что нужно для путешествия!

— Уже полдень, — поправил его Форс, измеряя высоту солнца и длину тени около них.

— Ну, тогда впереди полдня — но человек может пройти довольно много миль даже за полдня. А нас с тобой, кажется невозможно остановить…

Форс мысленно вернулся к невероятным событиям последних дней. Он давно уже потерял точный счет времени и никак не мог посчитать, сколько дней прошло с того времени, когда он покинул Айри. Но в том, что сказал Эрскин, было зерно истины — их еще не остановили ни Чудища, ни народ ящериц, ни степняки Даже пожар и Земля Взрыва не стали для них непреодолимыми барьерами…

— Ты помнишь, что я сказал тебе, брат когда ты стоял на поле летающих машин? Никогда больше человек не должен воевать с себе подобными, иначе человечество полностью исчезнет с лица Земли. Древние начали смертельным дождем с небес и если мы продолжим их безумие, то будем прокляты и погибнем!

— Я помню.

— У меня не идет из головы, — медленно продолжал великан, — те вещи, что нам с тобой показали. Эти степняки рвутся воевать с моим народом — и все же в них тоже есть тяга к знаниям, которой Древние по глупости своей пренебрегли. Они порождают таких искателей, как этот Мэрфи, с которым мне хотелось бы завести дружбу. Есть и такие, как ты, из племени горцев — ты ведь не испытываешь никакой ненависти ко мне или к степняку Мэрфи. Во всех племенах можно найти людей доброй воли…

Форс облизнул губы.

— И если бы такие люди доброй воли могли сесть вместе на общем Совете…

Избитое лицо Эрскина загорелось.

— Мои собственные мысли выражены твоими устами, брат! Мы должны избавить землю от войн или, в конце концов, перережем друг друга, и то, что было начато давным-давно зернами смерти, посеянными нашими отцами, будет закончено постоянно обагряемыми кровью мечами и копьями… Мы оставим Землю Чудищам. А в такую возможность я не могу поверить!

— Кантрул сказал, что его народ должен или сражаться или умереть…

Так ли это? Есть войны разного рода. В пустыне мой народ сражался каждый день, но его врагами были песок и жара, и сама та бесплодная земля. Если бы мы не утратили древних знаний, то, наверное, смогли бы даже укротить огнедышащие горы! Да, человек должен сражаться, или он превратится в мягкотелое ничтожество, но пусть он сражается во имя созидания, а не во имя разрушения. Я вижу свой народ обменивающимся изделиями и знаниями с теми, кто рожден в шатрах, сидящим у Костров Совета с людьми из горных кланов. Теперь настало время, когда мы должны действовать, чтобы спасти человечество. Потому что, если народ из шатров пойдет войной на юг, он зажжет, такой пожар, который не сможем загасить ни мы, ни любой другой живой человек. И в этом пожаре мы будем подобны деревьям и степной траве — полностью сгорим.