Рассвет в 2250 году - [27]

Но Чудища не преследуют свою добычу вне города… или преследуют? Теперь они, должно быть, далеко выходят в поля — ведь был еще след, оставленный охотником на оленей. И отец Форса был убит стаей не в пределах города, а на краю большого леса. Нельзя было считать себя в безопасности лишь только потому, что они выбрались из развалин города.

— По крайней мере, мы опять путешествуем, но не обремененные таким тяжелым грузом, — заметил Эрскин некоторое время спустя, когда они остановились отдохнуть и выпить густого сока, которым Форс этим утром наполнил свою флягу.

Он с сожалением подумал о кобыле и добыче, которую она несла вчера. Оставалось очень немногое, чтобы доказать правдивость его истории — всего лишь два кольца на его пальцах и несколько мелочей в его Звездной Сумке. Но у него была возможность предъявить Совету карту и свой путевой дневник, когда наступит время свести счеты с Айри, которого он так ждал. У Эрскина оставалось даже меньше, чему Форса. Палица из музея была его единственным оружием, не считая ножа на поясе. В своей сумке он хранил кремень и кресало, два рыболовных крючка и обмотанную вокруг них леску.

— Если бы только у нас был барабан, — с сожалением произнес он. — Будь он у меня в руках, мы бы даже сейчас могли поговорить с моим народом. Без сигналов найти его можно будет только случайно, если мы не наткнемся на след какого-нибудь другого разведчика.

— Идем со мной в Айри! — импульсивно предложил Форс.

— Когда ты мне рассказывал свою историю, друг, разве ты не говорил, что сам сбежал от своего племени? Будут ли они приветствовать твое возвращение, особенно если ты приведешь с собой чужака? В этом мире все еще существует ненависть. Позволь мне рассказать тебе о моем собственном народе — это история давних-предавних дней. Основавшие мое племя летающие люди были рождены в серой коже и поэтому в свое время много натерпелись от тех, у кого кожа была более светлая. Мы — мирные люди, но нас гнетет древняя боль, и она иногда шевелится в нашей памяти, отравляя ее горечью и злобой. Когда мы направились на север, мы старались завести дружбу со степняками — три раза, насколько я знаю, мы посылали к ним послов. И каждый раз нас встречали дождем боевых стрел. Так что теперь наши сердца ожесточились, и мы постоим за себя, если понадобится. Можешь ли ты пообещать, что твои горцы протянут нам руку дружбы, если мы придем к ним?

Горячая кровь ударила в щеки Форса. Он боялся, что ему известен ответ на этот вопрос. Чужаки были врагами — это было старое-престарое правило. И все же, почему должно быть именно так? Земля эта была обширна и богата, а люди немногочисленны. Наверняка земли хватило бы на всех — она простиралась до самого моря к другим обширным землям. Он высказал все это вслух, и Эрскин быстро и сердечно согласился с ним.

— У тебя очень прямые мысли, друг. Почему между нами обоими должно быть недоверие только из-за того, что наша кожа разного цвета, а наши языки звучат по-разному? Мой народ живет тем, что обрабатывает землю, он сажает семена, и из них вырастает пища, он пасет овец, которые дают шерсть, из которой мы вяжем наши зимние плащи и ночные покрывала. Мы делаем из глины горшки и кувшины и обжигаем их до твердости камня, работая своими руками и радуясь этому. Слепняки — охотники, они приручают лошадей и пасут стада коров — они любят быть все время в движении, исследовать новые тропы. А твой народ…

Форс сощурился от света солнца.

— Мой народ? Мы всего лишь небольшое племя, состоящее из нескольких кланов, и часто зимой вынуждены ходить тощими и голодными, потому что горы — это суровое место. Но идем первые и превыше всего уважаем знания. Мы живем для того, чтобы обшаривать руины, чтобы попытаться понять и вновь научиться вещам, в свое время сделавшим Древних великими Наши врачеватели борются с болезнями тела, а наши учителя и Звездные Люди — с невежеством ума…

— И все же те самые люди, которые борются с невежеством, сделали из тебя изгоя только потому, что ты отличаешься от них…

Щеки Форса покраснели во второй раз.

— Я — мутант. А мутантам доверять нельзя. Те… Те Чудища — тоже мутанты… — он не мог больше выжать из себя ни слова.

— Люра — тоже мутант.

Форс мигнул. Спокойные слова этого ответа означали большее, чем просто констатацию факта. Напряжение оставило его. Ему стало жарко. Не от стыда и не от палящего солнца, повисшего над ним. Это был добрый жар, которого он не ощущал никогда прежде… Никогда… Эрскин оперся подбородком о колено и посмотрел на перепутанные кусты и плющ.

— Мне кажется, — медленно произнес он, — что мы — словно части одного тела. Мой народ — это рабочие руки, создающие вещи, которые делают жизнь проще и приятнее. Степняки — это беспокойные, вечно спешащие ноги, вечно томимые жаждой новых троп и незнакомых вещей, которые могут находиться за горизонтом на востоке и на западе. А твой клан — это голова, думающая, вспоминающая, планирующая действия для ног и рук. Все вместе…

— Вместе, — выдохнул Форс. — Мы сделались бы такой нацией, какой не видела эта земля со времени Древних!

Нет, не такой нацией, как те, Древние! — резко возразил Эрскин. — Они не были единым телом — потому что воевали. Если тело способно жить, то лишь благодаря тому, что каждая его часть, зная свою собственную ценность и гордясь ею, признает ценность и других частей тела. А цвет кожи, глаза или племенные обычаи какого-то человека должны означать для встречающихся чужаков не более чем пыль, которую они смывают с рук своих, прежде чем взять мясо со стола. Мы должны прийти друг к другу свободными от такой пыли… или же она поднимется и ослепит наши глаза, и то, что начали Древние, будет жить вечно и всегда будет отравлять землю.