Рассвет над морем - [260]

— Дайте спички.

— Идите вы к черту! — огрызнулся Риггс, однако вынул и подал коробок.

Ласточкин не спеша достал спичку, зажег ее и прикурил. Потом поискал глазами пепельницу. Пепельницы не было, и он аккуратно засунул обгорелую спичку назад в коробок, затем подал его Риггсу. Но когда Риггс протянул руку, он вдруг опять открыл коробок. Рука Риггса повисла в воздухе, а Ласточкин разделил спички на две равные части: одну часть оставил в коробке, другую сунул себе в жилетный карман. От коробка он отломил бочок и тоже неторопливо спрятал туда же. Риггс хмуро следил за руками Ласточкина.

Ласточкин глубоко затянулся, закашлялся, так как почти никогда не курил, и пустил струю дыма в низкий потолок каюты.

— Ну? — поторопил его Риггс.

Но Ласточкина вдруг заинтересовало лицо Фредамбера, которое стало нервно вздрагивать.

— Скажите, полковник, — обратился он к нему, — это у вас еще во Франции началось или уже тут, из-за всех этих хлопот с нами, приобрели?

Фредамбера передернуло. Риггс осатанел.

— Слушайте! — заорал он. — Будете вы отвечать?!

Ласточкин поморщился и прикрыл ухо ладонью.

— Тише, пожалуйста. Я не выношу крика…

— Я тоже, может быть, кое-чего не выношу! — крикнул Риггс, однако немного понизил голос. — И мое терпение может лопнуть…

Ласточкин пожал плечами.

— Я не напрашивался к вам. Приходится меня терпеть.

Риггс уставился на него бессмысленным, свирепым взглядом.

А Ласточкиным владела одна мысль: «Они не знают ничего и всеми средствами будут вымучивать ответы на эти вопросы. Они не убьют меня сразу, о нет! Они будут вытягивать из меня жилы в надежде любой ценой добыть эти сведения. Но я не скажу. Они ничего не узнают. И надо тянуть все это как можно дольше. Восстание должно начаться через неделю, но, может быть, уже через пять дней партизаны и Красная Армия подойдут к городу. Надо тянуть! Выдержу ли я пять дней или неделю? Должен выдержать. Это единственное, что осталось у меня из всех способов борьбы».

Риггс прорычал, через силу сдерживая злобу:

— Вы решили издеваться над нами?

Ласточкин поднял на него ясные, невинные глаза.

— О, что вы! В таком положении, как мое…

— Отвечайте на вопросы!

— На все сразу или на каждый в отдельности?

Риггс заскрипел зубами.

— Фамилии членов Ревкома?

Ласточкин подумал минуту. Затем не спеша произнес:

— Николай Ласточкин…

И остановился. Риггс и Фредамбер смотрели на него. Снова проползла минута. Риггс барабанил пальцами по подлокотнику своего кресла.

— Ну? Ласточкин — это мы знаем. Дальше…

Ласточкин сосредоточенно курил.

— Дальше! Григорий Котовский?

Ласточкин всплеснул руками:

— Ну что вы! Котовский даже не большевик. Так себе, какой-то легендарный экспроприатор… Вы сами прекрасно знаете, что он не член партии большевиков. Ваша разведка работает чудесно, — любезно улыбнулся он Риггсу.

Риггс кашлянул. На всякий случай он решил сделать вид, что разведка действительно работает чудесно и о том, что Котовский не принадлежит к партии большевиков, он тоже знает.

— Ну, хорошо, — сказал он нетерпеливо. — Котовский. Дальше?

— Нет, — возразил Ласточкин. — Я же сказал: Котовский — нет. Да сейчас он и вообще отсутствует…

Фредамбер насторожился. Риггс переспросил:

— Отсутствует? Где же он?

Ласточкин развел руками.

— Не знаю. Вот, поверьте, не знаю. Легендарный экспроприатор — разве за ним уследишь? — Ласточкин заговорил горячо, с явным намерением завязать длинную беседу. — Поверите? Это страшная морока — иметь дело с такими недисциплинированными людьми. Вот потому я и не имею с Котовским ничего общего.

— Где Котовский? — прорычал Риггс. — Он поехал организовывать партизанский отряд?

Ласточкин опять развел руками.

— Кто его знает. Категорически возразить вам не могу. Знаете, теперь везде организуются партизанские отряды. Каждый, кто любит свою родину и ненавидит оккупантов, организует партизанский отряд. Даже если мне скажут, что партизанских отрядов сейчас тысяча и в них миллион бойцов, я поверю. Народ так ненавидит оккупантов, что бросить спичку, — Ласточкин даже выхватил одну спичку из кармана и помахал ею перед глазами Риггса, — бросить только одну спичку, вот такую маленькую, — и…

Риггс вскочил. Но он еще раз сдержал себя и снова сел.

— Довольно! — крикнул он. — Сейчас есть только один вопрос. Отвечайте!

— Как один вопрос? — удивился Ласточкин. — Вы же сказали — три раза по три. Девять вопросов.

Риггс положил свою тяжелую руку на сухую небольшую руку Ласточкина, лежавшую на подлокотнике кресла, и произнес зловеще:

— Слушайте, Ласточкин! Всему есть границы. Вы храбрый человек, даже отчаянный. Я понимаю вас: вы тянете и дразните. Однако не преувеличивайте своих сил. Вы хотите выиграть время, но можете проиграть жизнь. — Риггс перебил себя: — Я понимаю, вы согласны отдать жизнь. Вы, большевики, удивительные люди, и вам не жалко собственной жизни. Но не надейтесь, что мы пожалеем вашу жизнь.

— А я и не надеюсь, — просто сказал Ласточкин.

Впрочем, Ласточкин тоже решил покончить эту «игру». В самом деле, дразнить можно только до определенной границы. Враг взбесится, и тогда он, Ласточкин, действительно ничего не выиграет: не затянет дело, а, наоборот, ускорит. Надо найти другой способ, чтобы оттянуть развязку.