Рассвет над морем - [259]

— Сотня.

— По сто голов захватчиков кладу на каждую саблю. Справимся?

Жила пожал плечами.

Григорий Иванович крикнул сердито:

— Не мнись! Чего мнешься? По сто голов на каждую саблю. Так и хлопцам скажи: не имеет права никто погибнуть, пока не срубит сто интервентских голов. А погибнет один — на другого будет двести. Таков мой приказ. И, клянусь, сам триста срублю. Веришь?

— Верю, Григор.

— У-у-у! Дай только мне до них добраться!..

Подбежал Сашко, держа в руках офицерский френч с погонами ротмистра и офицерскую фуражку.

Не слезая с коня, Котовский снял тужурку и надел френч. Френч был черный с шевроном корниловского полка «черных гусар». Галифе на Котовском были малиновые, фуражка на бритой голове сдвинута набок. Сашко подал маузер, Жила — две гранаты-лимонки. Гранаты Григорий Иванович рассовал по одной в карманы.

И сразу же дал шпоры коню.

Конь сделал огромный прыжок, точно хотел сбросить седока. Все отпрянули.

— Не балуй! — крикнул Григорий Иванович, укорачивая поводья и сжимая коня шенкелями. Конь сразу смирился и стал как вкопанный. Григорий Иванович нежно потрепал его по шее: — Го-ля, го-ля! — и тихо тронул поводом. Конь побежал рысью по тропинке.

Очень ладно сидел в седле Григорий Иванович — ровно, крепко, даже на рысях, казалось, был слит с конем воедино.

Еще минута, и всадник исчез за ивняком. Несколько мгновений слышался мягкий топот по грунту луга, хлюпнула вода под копытом, и все затихло.

Котовский пришпорил коня, взлетел на бугор, оглянулся назад, увидел синюю ленту Днестра в плавнях, а дальше бескрайный плес лимана, крепче надвинул фуражку на лоб, пригнулся к луке и снова дал шпоры коню. Конь полетел галопом.

Котовский мчался во весь карьер и уже минут через сорок в правой стороне, за степью, увидел сине-черный простор бушующего моря. Шторм уже стих, однако волны еще вздымались. Но отсюда, за много километров от берега, они казались неподвижными, словно отлитыми из каленой стали.

3

Шторм стих еще утром. Генералы сели в катер и отплыли к берегу, но полковник Риггс и полковник Фредамбер до сих пор не закончили допрос Ласточкина.

Когда генералы ушли, полковник Риггс — черный, обросший за эту бессонную ночь густою синею щетиной — утомленно сказал:

— Ну вот, теперь мы с вами начнем настоящую беседу. Вы выдержите еще часок-другой?

— Пожалуйста, — ответил Ласточкин, — я выдержу сколько угодно. — И иронически добавил: — Согласитесь, что я в лучшем положении, чем вы. Вы все время говорите, а я молчу. Молчать ведь легче…

Риггс слушал, понуро глядя на Ласточкина. Лишь иногда его толстые губы кривила злая усмешка. Он отыскал в углу свое кепи и снова надвинул себе почти на нос: может быть, под тенью козырька он рассчитывал спрятать выражение глаз — утомленных и злобных. Галстук Риггс снял, воротник расстегнул и теперь — в этом кепи, в рубашке с расстегнутым воротом, в охотничьей тужурке, бриджах и крагах — был очень похож на гангстера из американского кинофильма.

— Так вот, — сказал Риггс, — вопросов будет три. Задавать все подряд или по очереди?

— Давайте уж подряд, — ответил Ласточкин.

— Первый: фамилии членов областкома и Военно-революционного комитета. Второй: их адреса и вообще адреса всех коммунистов, какие только можете припомнить. Третий: явки. Их вы, безусловно, помните все: адреса явок никогда не записываются, а заучиваются наизусть. Вот! Для начала все.

Фредамбер бросил из своего угла:

— У меня тоже есть три вопроса.

— Давайте! — согласился Риггс.

— На какой день назначено восстание? Каковы вооруженные силы подполья? Как осуществляется связь с наступающими частями Красной Армии и с партизанами?

Ласточкин удовлетворенно улыбнулся: значит, им ничего не известно!

Риггс искоса взглянул на Фредамбера.

— А фамилии французских матросов и солдат, имеющих связь с повстанкомом, вас не интересуют, полковник?

— Еще бы! Я приготовил это для другой серии вопросов.

— Валяйте сразу, — предложил Риггс.

— Тогда еще три: фамилии французов, имеющих связь с подпольем; на какие команды французских моряков вы больше всего рассчитываете; предусматривается ли по плану восстания использование и французских солдат?

Ласточкин недоуменно смотрел на своих следователей. «Что они, действительно дураки, — думал он, — или только прикидываются и все это только трюк? Перед началом допроса расписываются в том, что ничего не знают! И неужели они такие идиоты, что рассчитывают получить ответ?»

Ласточкин все еще был на ногах. Он простоял целую ночь, ноги у него гудели, ныла поясница, перед глазами мелькали темные круги.

Риггс сказал:

— Ну вот, три раза по три: три раза по три вопроса. В конце концов это все, что нам нужно от вас. Вы хорошо запомнили вопросы?

Ласточкин кивнул.

— Тогда отвечайте.

— Я сяду, — сказал Ласточкин. Он пододвинул к себе ногой кресло, в котором раньше сидел генерал д’Ансельм, и сел между Риггсом и Фредамбером. Как приятно было вытянуть занемевшие ноги!

Риггс исподлобья посмотрел на Ласточкина, вынул пачку сигарет и начал закуривать.

— Отвечайте!

— Я тоже закурю, — сказал Ласточкин и взял сигарету из пачки Риггса.

Риггс промолчал, но спички не подал. Он закурил и положил спички в карман. Ласточкин протянул руку.