Рассвет - [28]

— Очень яркие. Они так сильно утомляют меня, — я зевнула, — и поэтому я не могу поверить, что молчала всю ночь.

— О чем они?

— О разном — но все они из-за цвета.

— Цвета?

— Всё здесь такое яркое и настоящее. Обычно, когда я сплю, я знаю, что это сон. С ними же я не знаю, что сплю. И от этого становиться ещё страшнее.

Он показался мне встревоженным, когда снова спросил:

— Что пугает тебя?

Я слегка задрожала.

— Больше всего… — я колебалась.

— Больше всего? — повторил он.

Я не могла понять почему, но я не хотел рассказывать ему о ребенке из сна, который все время повторялся; было что-то слишком личное в этом необычном кошмаре. И поэтому вместо того, чтобы описать ему полностью весь сон я сказала ему только об одной его части. И её было достаточно, чтобы испугать меня или кого-нибудь ещё.

— Волтури, — прошептала я.

Он крепче обнял меня.

— Они больше не станут тревожить нас. Ты скоро станешь бессмертной, и у них не будет никаких причин.

Я позволила ему успокоить себя, чувствуя себя немного виноватой, за то, что он не совсем правильно меня понял. Всё дело было вовсе не в этом. Я не испытывала страха за себя, я боялась за мальчика.

Он не был тем же самым мальчиком как в самом первом сне — ребенок-вампир с кроваво-красными глазами, который сидел на груде мертвых людей, которые были мне дороги. У того мальчика, которого я видела во сне четырежды на прошлой неделе, определенно был человеком; у него были румяные щечки, а его большие глаза были мягкого зеленого цвета. Но точно также как другой ребенок, он задрожал со страхом и отчаянием когда Волтури окружили нас.

В этом сне, как в новом, так и в старом, я просто должна была защитить этого незнакомого ребенка. И больше ничего. В то же самое время, я понимала, что мне не удастся это сделать.

Он увидел выражения опустошения на моем лице.

— Что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

Я сбросила с себя это.

— Это ведь только сны, Эдвард.

— Ты хочешь, чтобы я пел? Я буду петь всю ночь, если это поможет укрыть тебя от дурных снов.

— Они не все такие плохие. Некоторые очень даже не плохи. Такие… красочные. Под водой, с рыбами и кораллами. Мне кажется, что это происходит на самом деле, будто это не сон. Возможно, дело в самом острове. Здесь действительно всё очень ярко.

— Ты хочешь вернуться домой?

— Нет. Пока нет. Разве мы не может остаться здесь ещё немного?

— Мы будем здесь столько, сколько ты хочешь, Белла, — заверил меня он.

— Пока не начнется семестр? Раньше-то я не задумывалась об этом.

Он вздохнул. Возможно, он вновь стал напевать, но я заснула прежде, чем убедилась в этом.

Позже, когда я проснулась в темноте, я чувствовала потрясение. Сон был настолько реальным … столь ярким, столь ощутимым. … я чувствовала, что задыхаюсь, не понимая что и где я в этой темной комнате. Лишь только секунду назад, как мне казалось, я была под сверкающим солнцем.

— Белла? — прошептал Эдвард, его руки, обвитые вокруг меня, осторожно меня встряхнули. — С тобой всё хорошо, любимая?

— Ох, — я снова задыхалась. Всего лишь сон. Не реальность. К моему полнейшему удивлению, слезы, заполнившие мои глаза, без предупреждения заструились по лицу.

— Белла! — сказал он уже громче, не на шутку взволновавшись. — Что случилось?

Он вытер слезы с моих пылающих щек ледяными, жесткими пальцами.

— Это был всего лишь сон.

Я не могла сдержать рыданий, вырывающихся из моей груди. Эти глупые слезы вызвались беспокойством, но я никак не могла совладать с охватившим меня горем. Мне было так плохо из-за того, что сон так реален.

— Все хорошо, любимая, с тобой всё в порядке, я рядом. — Он укачивал меня вперед-назад, несколько быстро, для того чтобы успокоить. — Тебе приснилось что-то другое? Всё это только сон, только сон.

— Это не кошмар, — я тряхнула головой, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Это был хороший сон, — голос снова надломился.

— Тогда почему ты плачешь? — в изумлении спросил он.

— Потому что проснулась! — я застонала и, обвив руками его шею, прижалась к нему со всех сил и снова зарыдала.

Он коротко рассмеялся над моей логикой, но смех был смешан с беспокойством.

— Все в порядке, Белла. Дыши глубже.

— Это было настолько реально, — плакала я. — Я так хотела, чтобы это было на самом деле.

— Расскажи мне об этом, — потребовал он. — Может, станет легче.

— Мы были на берегу… — я затихла, отстранившись, чтобы взглянуть переполненными слезами глазами в его лицо встревоженного ангела, тусклое в этой темноте. Я с задумчивостью смотрела на него, поскольку беспричинное горе стало отступать.

— Ну и? — спросил он, наконец.

Я сморгнула слезы.

— О, Эдвард…

— Скажи мне, Белла, — умолял он, в его глазах читалось сильное беспокойство из-за боли в моем голосе.

Но я не могла. Вместо этого я крепче обняла его шею и лихорадочно прижалась губами к его губам. Это не было обыкновенной прихотью — это была острая, на грани боли потребность. Он ответил мгновенно, но быстро отстранился.

Он совладал со мной так осторожно, как только мог, заставленный врасплох, и, взяв за плечи, отодвинул подальше.

— Нет, Белла, — твердо произнес он, смотря на меня так, как будто бы волнуясь, что я сошла с ума.