Рассудите нас, люди - [9]

— Выпей молока, чтоб горло не заболело. — Она сокрушенно ударила ладонями себя по коленям. — Ну и отличилась ты нынче,, девка. Ума не приложу, как теперь с тобой действовать. Такого за тобой еще не водилось...

— Что вы все причитаете надо мной, в самом деле! — воскликнула я возмущенно. — Подумаешь, преступление — поздно вернулась. Я же не ребенок.

— Ну и не больно выросла, чтобы в такой час являться. Видишь, уже светло... Кто такой этот человек. Женя? — строго спросила Нюша. — Отвечай как на духу.

— Хороший, — сказала я, наклоняясь над ней. Ну, просто очень хороший. Неужели не веришь?

— Верю. — Нюша взяла меня за юбку, чтобы я от нее не отходила, и зашептала: — Они все поначалу хорошие. Все одну сторону показывают — лицевую. А как наизнанку-то вывернешь его, так и ахнешь. Ты слушай, чему я тебя учу.

— Слушаю, няня.

Взошло солнце. Лучи его пронизывали густые кроны деревьев на бульваре, и солнечные брызги радостно окропили стены моей комнаты; листья слегка шевелились, блики на стене дрожали, рябили в глазах и, казалось, нежно звенели.

— Ты, Женечка, и не заметишь, как подпадешь под его власть, — учила Нюша. — Силки расставит, слов ласковых накидает — вот и попалась птичка. Ты небось расхвасталась, из какого ты дома, кто твои отец и мать?

— Очень ему это интересно!

— Вот и зря так думаешь. Теперешние молодые люди только и зарятся на чужое добро, только и норовят, где бы пристроиться получше. Я их знаю, этих молодцов! А ты будь умненькой, не рассказывай ни про квартиру, ни про дачу...

Я вскочила;

— Нюша, ну, как ты можешь говорить такую ерунду! Слушать стыдно.

— А ты слушай, не стыдись, — ответила Нюша спокойно. — Пригодится. И давай-ка, девонька, жить по-мирному, по-товарищески. — Она наставительно и серьезно подняла палец. — Куда пойдешь, когда придешь — доложись, с кем пойдешь — извести. Надо заботиться и о других. Любит она тебя сверх меры, Серафима, вот в чем дело-то, Женечка...

После сегодняшней ночи, я знаю, мама будет торопиться «соединить меня Вадима брачными узами».

Я закрыла лицо ладонями и тихо заплакала от обиды на маму, от чувства своей обреченности — того, что должно произойти, не избежать.

— А если избежать, — сказала я вслух. Эта внезапная мысль словно подбросила меня. Я стала ходить по комнате, остужая щеки ладонями. — Что будет, если избежать? Что в этом такого ужасного, невозможного, а, Нюша?

— Про что это ты, господь с тобой? — встревоженно спросила она, приподымаясь. — Ты что это удумала?..

Мама рывком распахнула дверь.

— Секретничаете! Нашли время. Ложись в постель. Живо!

Я послушно легла, но долго, долго еще не могла заснуть, растревоженная какими-то неясными предчувствиями.

III

АЛЕША: Прошли два дня. Не прошли, а медленно, переваливаясь с минуты на минуту, проползли, бесконечные и изнуряющие. Я сам себе казался смешным. Перестал есть...

Мать обеспокоенно хлопотала вокруг меня:

— Не заболел ли ты, Алешенька? Не жар ли у тебя?..

— Любовный жар, мать. — Семен, должно быть, не раз испытывал такое состояние и теперь посмеивался надо мной. — Смотря какую любовь повстречаешь, мама. Иная похлеще болезни иссушит. Душа к ребрам присохнет...

Сидеть дома не хватало сил. И вообще я нигде не мог усидеть. Я все время ходил, чтобы унять не то боль, не то неспокойное чувство ожидания чего-то. Потерял покой... Вот когда я постиг смысл этих удивительно простых и человечных слов, казавшихся мне когда-то сентиментальными!..

Я шагал по улицам наугад, куда вынесут ноги. Прислушивался к своему чувству, нежданному и неотвратимому, как беда. Заходил в книжные магазины, бездумно перелистывал книги... Задерживался у телефонных будок... К 9-95-20. Эти цифры жгли мозг. Я звонил три раза, вызывал Женю. Один раз мне ответили, что ее нет дома. Ответ прозвучал твердо, отрывисто, чтобы отбить охоту задавать вопросы. Даже трубка похолодела от такого ледяного голоса. При вторичной попытке уточнили: на даче. В третий раз решили узнать, кто спрашивает.

— Токарев, — сказал я.

— Не знаю такого. Что вам нужно от моей дочери?

— Внимания, — подсказала мне моя не очень богатая сообразительность.

— Однако... — Женщина помедлила в затруднении; ее, видимо, раздражало, что на такое глупое, по ее мнению, желание ничего вразумительного ответить нельзя. — Ничем не могу помочь. Ее по-прежнему нет дома.

К вечеру я выбрался на Бульварное кольцо и направился в сторону Пионерских прудов. Вдоль всех бульваров! Я шел медленно, чтобы глубже и полнее воспринять ощущение, что я иду к ней, к ее дому. Я часто останавливался и разглядывал свою ладонь. На ней как бы хранился отпечаток Жениной руки.

Я пришел к тому месту в сквере, где мы прощались на рассвете, и посмотрел на ее окошко. В нем стояла глухая чернота.

В это время на бульваре появился высокий парень с пиджаком, перекинутым через плечо.. Небрежно посвистывая, он взглянул на окна дома напротив. Постоял немного, размышляя, затем спросил:

— Огня нет?

— Я не курю, — сказал я и отвернулся: бывают минуты, когда никого не хочется видеть, кроме одного человека, который именно в эту минуту необходим.

Парень рассматривал меня с веселым любопытством. Я спросил его: