Расстройство сна [сборник] - [16]

Трепещущий свет на секунду успокоился.

— Тогда ты будешь первой, — сказал он.

— Да, я буду первой. А теперь возвращайся в постель.

Виндзорское кресло заскрипело, когда он поднялся. Пламя свечи лизнуло его кожу. Кристина остановила его, когда он пересек комнату.

— И прихвати маски, — сказала она.

Чуть позже они стали ягненком и волком.

Он был волком.

Нантикок, — подумала она. — Или Викомико, или Конойе. Одно из племён, обитавших на берегах Чесапикского залива с 10.000 дo н. э. и вплоть до 1600-х годов, пока Англия не окрестила Новый Мир металлургией, порохом и оспой. Вполне возможно, что эти маски были единственным, что от них осталось.

Кристина была ягненком — перепуганным, сжавшимся под весом коварного хищника. Маски трещали, когда их лица встречались. Они были деревянными, тысячу лет назад их вручную вырезали шилами из акульих зубов, которые осторожно постукивали молотками из плоского сланца. А теперь они обрели атласные изнанки с идеально подогнанными прорезями для глаз.

Волчьи глаза неотрывно следили за ней. Они казались странно мутно-голубыми, совсем не похожими на его глаза или на глаза волка. На секунду она остановилась. Она вгляделась в глаза под маской, будто бы пытаясь разгадать шифр. Шумерская клинопись. Друидические глифы. Руны древней Скандинавии.

Бессмыслица. Что-то такое же мёртвое, как и эти языки.

Она чувствовала жар и вкус. Ощущала аромат его пота, пробовала звуки его сбивчивого дыхания. Она была распята на постели под ним, трепетала, глядя в инаковость его глаз. Внезапно он сорвал волчью маску со своего лица и припал губами к её груди, захватив её плоть целиком, засасывая грудь всё глубже, выдаивая её руками и губами настолько сильно, что в какой-то момент она почувствовала, как в ней зарождается нечто. Это нечто походило на маленький пульсирующий поток. Кристина закатила глаза прикусив нижнюю губу.

А после, ягнёнок был съеден.

Сытый волк скатился с неё. Капельки пота охлаждали ее высохшую кожу. Она продолжала кончать — он давно вышел из неё, однако её бедра до сих пор сотрясала мелкая дрожь. Её грудь болела. Следы царапин на её теле были подобны светящимся чувствительным дорожкам, бегущим вдоль нервов.

Господи, — подумала она, хрипло дыша под маской. Она оглянулась и увидела густую слюну на его губах. Ее собственное молоко, как сперма на его лице. Кровь Агнца.

Она тут же уснула…

…и вновь увидела сон. Странные молочно-голубые глаза смотрели на неё с жалостью. Она лежала обнажённая, неподвижная. Агнец на заклании?

Нет, вовсе нет. За стеной черноты Кристина услышала бормотание. Оно казалось приглушенным эхом. Маленькие мягкие штуки входили в неё, не просто в отверстия её тела, a и между её пальцев, между лакированными пальцами ног. А потом пришло влажное шевеление. Холод. Руки, или что-то вроде рук, мягко поглаживающие её гладкую спину, бедра, ноги, икры, ступни.

Один оргазм за другим, едва уловимый, но удивительно мощный и такой непохожий. Её разум стал подобен лабиринту, китайской шкатулке-головоломке из VIII века. Шкатулка начала открываться.

Как он тогда сказал?

Тогда ты будешь первой.

Оргазмические спазмы будто извлекались из неё, как длинная нить тёплых бус, как маленькие звери, спущенные с поводка…

Бормочущая чернота всё нарастала и нарастала.

Чуть позже она вновь проснулась, её лицу было жарко под маской. Тем не менее, она не хотела её снимать. Ей самой было невдомёк почему. Стивен тихо спал рядом с ней. Свеча догорела до самого огарка, вокруг была полная темнота. Кристина выскользнула из постели, прошла босиком мимо бесчисленных реликвий бесчисленных времен и вышла из комнаты.

Дальше по устланному ковром коридору.

В углублении стоял шкаф-бюро 1760-го года. Над ним висел британский мушкет «Браун Бесс», чуть ниже — мушкетон со стволом ручной работы, должно быть сделанный на сотню лет раньше мушкета.

Она заметила скрипку Страдивари в комплекте со смычком. На противоположной стене — грубую железную маску Ксипе, ацтекского бога удачи. А рядом с ним — Кетцалькоатль[27].

Не эти ли маски они наденут в следующий раз?

И будет ли следующий раз вообще?

И почему она об этом думает?

Она прошла через застеклённые двери, ступила в ночную влажную жару. Луна цвета сыра взгромоздилась на рифы освещенных облаков. Она вытянулась на балконе, чувствуя, как расслабляются ее мышцы, предлагая свою наготу луне. Улица внизу была полуживой, по ней всё ещё бродили туда-сюда тусовщики и завсегдатаи баров, а также усталые и печальные отбросы города, которых нигде не ждут в 4 часа утра, но здесь, наверху?

Никто не мог видеть ее, кроме богов.

Ее темные соски стояли торчком. Она потерла пальцем пупок и вздрогнула. Какое-то электрическое ощущение. Затем она коснулась себя ниже и вздохнула.

В перламутровом свете луны Кристина позволила своим рукам массировать тугие контуры тела. Больше электричества. Через двойные прорези своей маски она глядела вверх.

Луна стала размытым пятном.

Небо приобрело чёрно-розовый окрас.

Сотни мёртвых цивилизаций, — подумала она. — Тысячи. Все смотрели на одну и ту же луну. Столетие назад или пятьдесят веков назад.

Её сознание помутнело; что-то будто схватило её изнутри. Она знала, что любит его. Кристина не могла сказать почему и для чего — она знала лишь то, что любит его больше чем кого-либо ещё в своей жизни. Его непознаваемую глубину, его понимание жизни, взгляд на цивилизации и течение времени. Даже его странности, вроде плача в темноте. И чем дольше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что её предыдущие влюбленности были лишь долгими шагами, ведущими к тому моменту, в котором она находилась сейчас. Обнажённая. Удовлетворённая. Буйная и легкомысленная.