«...Расстрелять!» - [74]

Все подходили, смотрели, трогали палку и удивлялись, как это она прошла через штаны. Палку потрогало минимум сто рук. (Некоторые трогали двумя руками).

Серёге вырезали полтора метра кишок и уволили в запас.

— Почему в запас? — спросите вы, может быть. Потому что то количество кишок, которое было рассчитано на двадцать пять лет безупречной службы, ему выдернули за один раз.

Ох, уж эти русские!

Нашему командиру дали задание: в походе сфотографировать американский фрегат, для чего его снабдили фотоаппаратом с метровым объективом и научили, как им владеть.

Командир вызвал начальника РТС и обучил его, чтоб самому не забыть.

Начальник РТС вызвал старшину команды и, чтоб где-то отложилось, провёл с ним тренировку.

Старшина команды вызвал моряка и провёл с ним занятие, чтоб закрепить полученные навыки.

Словом, всё было готово: люди, лодка, плёнка. И фрегат где-то рядом был.

Как-то днём всплыли. Средиземное море. Духотища. Солнце жарит в затылок. В глазах круги.

И вдруг американский фрегат, чёрт возьми, вот же он, собака, взял и пошёл на сближение. Командир с мостика заорал:

— Аппарат наверх! Жива!

Фрегат приближался исключительно быстро. Аппарат притащили.

— Сейчас мы его нарисуем, — сказал командир и припал к аппарату. Видно было, конечно, но всё-таки лучше бы повыше.

— Как РДП, старпом?

— В строю, как всегда, товарищ командир.

— Знаю я ваше «как всегда». Давай его наверх. Я сяду на поплавок, а вы медленно поднимайте. И скажешь там этим… сынам восходящего солнца, если они меня уронят, я им башку оторву.

РДП — это наше выдвижное устройство. Оно удлиняет наши возможности, и без того колоссальные. Это большущая труба. А сверху на ней поплавок, там действительно человека можно поднять.

Такого Средиземное море ещё не видело: наш голый худющий командир, с высосанной грудью с метровым аппаратом на шее, медленно плывущий вверх.

— Хватит — крикнул командир, и движение застопорилось.

Фрегат был уже совсем рядом, и командир снова припал к аппарату.

— Давай вниз, — крикнул командир через две минуты.

Что-то не получилось вниз. Заклинило что-то.

— Смазан же гад, ездил же вчера, — чуть не плакал старпом.

Фрегат уже давно умчался, а наш полуголый командир всё ещё торчал высоко поднятый над морской гладью, размахивая аппаратом и вопя что есть силы.

На следующий день итальянские газеты вышли с огромной фотографией. На ней была наша лодка с поднятым РДП, а на нём наш мечущийся командир с высосанной грудью; на шее у командира висело чудо техники — фотоаппарат с метровым объективом. Отдельно была помещена вопящая командирская физиономия. Надпись под ней гласила: «Ох, уж эти непонятные русские».

А вот наши снимки не получились, впопыхах забыли в аппарат вложить плёнку.

Пеноообразователь

Настоящий офицер легко теряет ботинки. Выходит из дома в ботинках, а потом, смотришь, уже карабкается, уже ползёт в коленнолоктевом преклонённом суставе, без ботинок, в одних носках.

У меня командир любил без ботинок лазить по торцу здания. Скинет ботиночки — и полез. Сейчас он уже адмирал. Должен же кто-то служить в жутких условиях вечного безмолвия. Вот и служит, а чтоб сам лучше служил да ещё и других заставлял, — адмирала дали.

Все его считали балбесом. Он ни бельмеса ни в чём не понимал. Даже за оскорбление считал что-то понимать, но мог потребовать со всей строгостью, привлечь, понимаешь, мог к ответственности.

Кличка у него была — Пенообразователь. Когда он вырывался на трибуну речь говорить, то из всего сказанного, кроме «ядрёна вошь!», ничего не было понятно. Но зато все первые ряды были усеяны слюнями и пену он ронял буйными хлопьями, как хороший волкодав.

Скажет речь, коснется падения нравов с основным упором на безобразном отношении, завопит на трибуне: «Ядрёна вошь!!!» — забьётся, слюнями изойдёт, погрозит народу, потычет, взбодрит, а сам, смотришь, в два часа ночи уже готов, уже пополз на свежем воздухе, как по ниточке, на одном мозжечке. Дотянет на автомате до торца здания и начинает подниматься, поднимается и падает, ползёт-ползёт и падает. Инстинкт у него такой был, у балбеса, рефлекс. И дополз. Теперь адмирал в скотских условиях вечного безмолвия…

Ой, что будет! Ой, что будет, если адмиралы этот мой рассказик прочитают. Отловят они меня и начнут, как всегда, орать: «Кто вы такой?! Кто вам дал право?! Вон отсюда!».

И я выйду вон. Я так здорово умею выходить вон, мой дорогой читатель, что, наверное, никто в мире лучше меня это делать не умеет.

УМЛ

УМЛ — это университет миллионов. Университет марксизма-ленинизма. И занимались мы этим делом по ночам. То есть по вечерам, я хотел сказать. А действительно, чего не заняться, если все остальные в это время чапают в бидон? То есть в подводную лодку, я хотел сказать. Но самое сладкое в этом моменте — это сон в понедельник до обеда. Хрюкаешь — просто стекла резонируют. Народ с утра корячится на галере, а ты занимаешься самоподготовкой. Колоссально хорошо!

Правда, расплата всё равно будет, но сначала она где-то там, на горизонте.

Когда меня сватали в этот УМЛ уродов, я серьёзно хотел обогатить свой внутренний мир, или там развить свой духовный потенциал и вооружить себя самой передовой, поступательно-наступательной идеологией, но через пару занятий я уже видел, что уровень преподавания не выше уровня моря и приближается к «устному народному творчеству». Утомило меня это деревянное зодчество, честно говоря, такая зубная боль, я не знаю. Раскатывают мозг в папиросную бумагу, пудрят его пылью. Ну, невозможно же! Захотелось сохранить себя. Не ходил я туда. Университет для миллионов, а среди миллионов легко потеряться.