Расстрел на площади - [54]

— Понятно.

— А что, имеются основания, чтобы писать плохо?

— Плохое можно разглядеть даже в самом хорошем, — философски заметила Даша, — было бы желание. И наоборот.

— Надеюсь, это ваше «наоборот» ко мне не имеет никакого отношения. Скажите, Дашенька, а я вам нравлюсь? — внезапно спросил Игорь.

— В каком смысле? — опешила она.

— В прямом. Мне надоел этот разговор о городе. Ничем не лучше, чем разговор о погоде. Давайте поговорим о личном. Прошлый раз вы сказали, что я напоминаю какого-то человека.

— Пожалуйста, не будем об этом! — почти взмолилась девушка.

— Нет, почему же! — настаивал Игорь. — Именно это мне и интересно. Потому что писатели, как говорится, они инженеры человеческих душ. Нас влекут чужие секреты.

— Вряд ли мои секреты окажутся для вас интересны.

— А уж об этом мне судить. Так нравлюсь я вам или нет?

Даша остановилась, и Игорь был вынужден остановиться вместе с ней. Она подняла на него полные тоски глаза.

— Зачем вы меня мучаете? — спросила она.

— Я?

— Вы. Если вы инженер душ и все знаете, как утверждаете, то зачем задаете такие вопросы? Жестокость — это ведь ужасно!

Он опешил. Она говорила так, словно и впрямь чувствовала себя уязвленной в самое сердце. Словно он вырвал из нее постыдное признание, а теперь насмехался над нею.

В эту минуту она вовсе не выглядела взрослой, многое пережившей женщиной. Она была подросшим ребенком, беззащитным и несчастным, будто страшный груз, волокущим на плечах свою постыдную тайну.

Нет ничего более жалкого на свете, чем обманутая женщина.

Все эти мысли в мгновение пронеслись в голове Игоря.

Даша сжала губы и прошептала:

— Вот и ваш дом. А мне — туда. Не провожайте, не надо, — опередила она его жест. — Я прошу вас, не провожайте меня.

Убейте, если я хоть что-нибудь понял, растерянно подумал Игорь. Эта странная девушка все больше и больше влекла его к себе несмотря на то, ЧТО он знал о ней. В конце концов, закрутить роман можно и с поблядушкой, почему нет?

Размышляя подобным образом, он побрел к двери своего подъезда.

Тем временем Даша свернула за угол, подошла к телефонному автомату и опустила в прорезь монетку.

— Алло? — негромко произнесла она, услыхав голос на другом конце провода. — Это я. Ну, что сказать… Он собирается уезжать.

19. Записка

Митя в десятый раз перечитывал записку. Строчки прыгали и перед глазами стояла только первая фраза — «Прости, Митек!» Простить? За что?

Митя не мог понять, как такой всегда уравновешенный Сидоренко решился на побег. Зачем это было нужно? Куда он бежал?

Теория Витька о том, что ничего не нужно принимать близко к сердцу, до сих пор помогала Мите. Не то чтобы он свято верил в нее, но так было спокойней. Рядом был человек, которого, казалось, никакое потрясение не способно вывести из равновесия. Проблемы с Оленькой сразу представлялись несерьезными, и Мите становилось необыкновенно легко.

— Ага-а, рядовой Бажин! — Этот голос словно ударил Митю, и сердце его екнуло. — Встать! — Школьник обрадовался, что застал Митю врасплох. Митя побледнел и нервно смял записку, однако уже было поздно. Школьник вонзил взгляд в белый кусочек бумаги, который выглядывал из Митиного кулака. — Что у вас?

— Ничего.

— Как — ничего? Дурака из меня делать? Развели, понимаешь, цуцели-муцели. — Школьник помахал пальцем перед носом солдата, и едкий запах махорки ударил Мите в нос. Вдруг Школьник неожиданным выпадом ловко ухватил одной рукой Митин кулак, а другой легко разжал его. Записка упала на землю, и Школьник прикрыл ее сапогом.

Митя растерялся. От бессилия предательски наворачивались слезы. И он дрожащим голосом выговорил:

— Вы… Вы не имеете права.

— Да, да, да. Я не имею права. — Школьник издевательски подмигивал Мите и водил носком сапога по записке. — Я вот тебе сейчас такое право покажу. Кру-у-гом!

От окрика, по инерции, Митя развернулся на сто восемьдесят градусов. Школьник легко поддел сапогом записку и так же легко поймал грязный кусочек. Пробежав глазами текст, старший лейтенант подмигнул Мите и, растягивая слова, пропел:

— «Ми-и-тек»! «Ви-и-тек»! Кто писал? Кто писал, я спрашиваю?

Митя стоял спиной к Школьнику, и рыдания застряли у него в горле. Он с ужасом пытался вспомнить текст записки, но не мог. Не мог припомнить. ни одного слова. «Гад, гад!» — шептал он.

Школьник резко развернул Митю, и снова перед носом солдата закачался махорочный палец.

— Я знаю, кто писал. Под трибунал вместе пойдете, дружненько так, в белых тапочках. — Эта последняя фраза так понравилась Школьнику, что он самодовольно захохотал и, поигрывая запиской, отправился прочь.

Митю трясло. Самое страшное — он подвел Сидоренко. Что удалось узнать Школьнику из записки? Конечно, она не содержала никаких военных тайн, но для Мити сейчас самыми важными были тайны их личной жизни, их переживаний. Кроме того, Витек совершил серьезный проступок, ему грозил трибунал, и эта записка могла стараниями комвзвода вызвать неприятные последствия. Зловещим казалось Мите и то, что Школьник ушел, не придумав Мите очередного наказания. Значит, думал Митя, дело было таким тяжелым, что не вписывалось в привычный круг школьниковских наказаний. Надо было что-то предпринять, однако ни одна трезвая мысль не посещала Митю. Он понимал, что прежде всего следовало успокоиться, но нервное напряжение давало о себе знать, и чем больше Митя старался уговорить себя, тем сильнее хотелось закричать на всю часть, зарыдать.