Расстрел на площади - [55]

20. Душно

Дверь Даша открыла своим ключом, предварительно позвонив. Полутемный покой директорской квартиры всегда успокаивал ее, она любила приходить сюда одна и теперь, по обыкновению сбросив беленькие туфельки, зашлепала, как хозяйка, по толстому ворсу китайского ковра. Такие ковры распределяли на заводе в глубокой тайне среди самых крупных чинов, и Даша знала, что Петухов даже не догадывался о тех аферах, которые проворачивались вокруг подобных дефицитных вещей, вернее, он догадывался, но никогда не хотел вникать, потому что за него всегда в такие вещи вникала эта бледная мегера, его секретарша. Влияние Лидии Ивановны раздражало и настораживало Дашу, но заговорить о ней с Петуховым было бессмысленно, потому что директор всегда уходил от разговора.

Даша прошла в гостиную и осторожно выглянула из-за портьеры. За окном было пустынно. Только теперь она могла расслабиться и приоткрыть форточку. Жаркий, но еще весенний ветер обмахнул ее лицо. Девушка опустилась в роскошное кожаное кресло, свое любимое, и забросила ноги на спинку.

А ножки вроде бы ничего…

Даша вдруг почувствовала радостное возбуждение от своей молодости, желания нравиться, от уюта комнаты и от каких-то совершенно необъяснимых предчувствий.

Вспомнилось, что ровно год назад она в это время едва подошла к больничному окну и заплакала, увидев, что ее любимая вишня уже отцвела. Весна прошла. Вдруг остро перед Дашей встал тот вечер, когда она прибежала с вокзала, так остро, что она явно почувствовала в комнате запах аккумуляторной жидкости. Даша нашла ее тогда в бардачке у отца. И сразу все невыносимые душевные страдания отступили перед огнем физических мучений. Организм словно пытался освободиться от ненавистной жидкости, но не мог. Начались судороги, синели руки и ноги. Но ничего не было столь ярким, как страх смерти. Жизнь уходила медленно, постепенно, и это было самым жестоким. Даша орала, как животное, и, словно пытаясь удержаться на краю существования, неловко взмахивала руками. Сейчас в этой прохладной красивой комнате события годовой давности казались ей нелепыми и пошлыми, происшедшими вовсе не с ней. Сегодняшняя Даша хотела жить, потому что жизнь вдруг представилась богатой и многоцветной, с загадочным будущим.

Спас ее тогда врач Сергей Резниченко, маленький человечек с кудрявой головой. Потом Даша поняла, что он не случайно появился в тот вечер в их доме, просто он догадался, что прежний Дашин роман закончен и стоит теперь заглянуть на огонек к симпатичной медсестре, а напоролся на умирающую.

Послышался тихий шум у двери, кто-то шаркал ногами по половице, а потом медленно ключ просунулся в замочную скважину. Даша вскочила, поправила платье и спряталась за трюмо в прихожей. Петухов тяжело ввалился в квартиру. Раздался визг, и Даша повисла на шее директора электровозостроительного завода.

— Ты здесь, свистунья. А я уж думал, знашь-кать, не придешь.

— Отчего? — Даша кокетничала и баловалась.

— Оттого, что больно гарный хлопец на завод приехал. Я тебе, Дашка, скажу, не нравится он мне. И что он за тобой ухаживает, и что он такой весь московский, и что больно болтливый. — Петухов показался Даше сильно расстроенным. Она даже опешила.

— Что случилось, дядечка?

— Ничего. — Петухов вынул из портфеля копченую колбасу и большой торт.

— А еще говоришь, не ждал меня. — Даша легко понеслась на кухню.

Петухов залюбовался Дашей. Какая ладная фигура! И какая она хозяйка! Вон как разукрасила салаты, хотя вроде и незачем это было делать. Повезло Григорию с дочкой.

— Ну что, Дарья, рассказывай.

— Да что рассказывать, дядь Лень. Ты сам все знаешь от этой своей… референтки.

— Не твое, знашь-кать, дело, Дарья, не суйся. — Петухов пугался разговоров о Лидии Ивановне. Он знал, что на заводе ходили недвусмысленные слухи о том, что директор под каблуком у собственной секретарши. Однако от близких людей слышать об этом ему было особенно больно. — Что этот писатель?

— По-моему, ничего интересного, — сделанным равнодушием произнесла Даша. — Ни одной умной мысли, и юмор у него плоский, и вообще: никакой он не писатель.

— Постой, постой! А кто же он? — Петухов положил вилку на стол. Нехорошо засосало под ложечкой. Даша осеклась.

— Ты меня неправильно понял, дядь Лень. Я имела в виду, он плохой писатель и ничего не напишет. Вообще ничего.

— Откуда знаешь?

— Ну я же говорила, больно он легкомысленный, что ли, скользкий.

— Так, так… — Петухов откинулся на спинку стула, о еде забыл напрочь.

— Я думаю, он просто студент-двоечник из литературного института. А может, его просто выгнали, и он хочет своим шедевром о рабочем классе всех потрясти и доказать своим преподавателям, на что способен. Ей-богу, бояться его не стоит. Ничего плохого не напишет.

Петухов смотрел на Дашу, и сердце его сжималось. Наверное, это было единственное существо, к которому он был привязан. Собственный сын давно уехал из дома, жена жила у матери в Ростове, и получилось так, что Даша оказалась самым близким для Петухова человеком. Он жалел ее, удивлялся ее чистоте и наивности. Вот и сейчас он понимал, что девушка воспринимает приезд московского гостя слишком по-детски. Он-то нюхом чувствовал: не все так просто. Объяснить не мог, а только его «собачье чутье» говорило об опасности.