Расстановка - [9]

Он нажал кнопку на корпусе, и перед левым глазом подпольщика, на экране, ярко вырисовалась клавиатура. Движениями указательного пальца, на который было одето резиновое кольцо, Рэд мог управлять работой «Пелены». Он вставил в его боковое отверстие привезенную Стрижем флэшку, сделал еще несколько движений пальцем. На экране появилась карта Урбограда — миллионный город был вытянут между двумя реками. Карта была объемной и многослойной, включала даже план подземных коммуникаций. Видимо, разведчик, собиравший для подполья сведения, был очень скрупулезен и добросовестен, а к тому же имел доступ к секретным архивам администрации. Каждое здание на карте не только разворачивалось в масштабе, но и сопровождалось пояснительными надписями о числе работающих и средней зарплате (если это было предприятие), или социальном составе жителей (если речь шла о доме). Более того, в последнем случае прилагался список жильцов, очевидной взятый из телефонных книг и жилищно-коммунальных сводок. Чтобы работать в городе, Рэду нужно было мысленно «вжиться» в него — ведь мышление тех, с кем ему предстоит собеседовать, определяется средой, где они живут.

История города была бурной: Урбоградская крепость была основана еще в 3574 году, когда орды слабеющих, но еще сильных монтаргольских ханов рвались с восточной стороны Урбала на еще молодое Рабсийское Цесарство, только что освободившееся из-под их власти. В 3773 году бунтовщик Эмилиан Чугапов безуспешно штурмовал уробоградские укрепления, но вынужден был отступить под нажимом имперских войск. Долгое время после этого Урбоград был захолустным губернским городком, отличающимся разве что грязными лужами, в одной из которых, по преданию, утонула однажды повозка вместе с лошадью и возницей. Местные мастерские варили мыло, топили сало, обжигали кирпич. Затем началось промышленое развитие, появился рабочий класс, в его среде стали распространяться бунтарские идеи. Урбоградская губерния издавна была местом ссылки, и потому имела богатые революционные традиции. В 3900 году в ней дважды бывал даже сам Ильич Нелин, возглавивший революцию в Славном Семнадцатом. За годы Савейского Союза город преобразился — появилась промышленность, главным образом заводы по переработке петролейного масла, а также фабрики по производству одежды, химических реактивов, машин, двигателей, приборов…

Прочтя исторический очерк, Рэд снял монитор, отложил в сторону, и неслышно прошелся по чердаку. Снизу, из комнат, не доносилось ни звука. Связник Стриж еще спал. Дневное светило уже поднялось над горизонтом, и отбрасывало яркий круг света на стену перед слуховым окном. Рэд порадовался, что вчера днем старый лесник, забравшись на чердак по какой-то надобности, забыл здесь пачку печенья — можно было подкрепиться, не рискуя разбудить уставшего товарища скрипом половиц на кухне. Отправив в рот несколько печений и прожевав их почти бесшумно, заговорщик вновь полюбовался из окна лугом (теперь уж ярко освещенным), почесал в затылке, вздохнул, вернулся к компьютеру и вновь закрепил на глазу крошечный монитор.

Покончив с историей города, Рэд с тяжелым чувством обратился к современности. Как и следовало ожидать, после реставрации капитализма Урбоград оказался в экономическом коллапсе. Впрочем, так было и по всей Рабсии. Остановились заводы, выросли наркомания, алкоголизм, преступность и нищета. Впрочем сейчас, при Медвежутине, за счет экспорта петройля, положение промышленности чуть улучшилось — но если спад был пятидестикратным, то рост не превышал и трех процентов. Однако этот рост не сказался на жизненном положении бедняков: им стало еще хуже. Их отсекли от высшего образования, медицина стала платной и недоступной, многие жители из-за бешенного роста квартплаты становились бездомными, или же их переселяли в убогие общежития для неимущих. В роскоши жила узкая группка: чиновники, монополисты, церковные иерархи, генералы. Да еще, пожалуй, прикормленные ими редакторы и журналисты.

Рэду показалась интересной статистика доходов и расходов средней семьи. Аналитики подполья советовали обратить на нее наибольшее внимание. Средний горожанин-мужчина получал в месяц четырнадцать тысяч рабсийских гроблей, его жена обычно меньше — около восьми тысяч, ребенок (рабсийских семьях, как правило, один — учащийся или студент) не столько приносил в дом доход, сколько требовал расходов — на питание и образование. Картина месячных расходов этой средней семьи была следующей: на еду тратилось не менее шести тысяч гроблей, на проезд в транспорте (тарифы постоянно росли, обгоняя рост зарплат) — полторы тысячи, за телефон, в том числе сотовый, платили около трех тысяч, на обучение ребенка уходило более двух. А ведь семья зачастую нуждалась и в бытовой технике, и в экстренных расходах — в месяц на это уходило около тысячи. Но ведь это — статистика «среднего класса». Насколько же невыносимо, в таком случае, положение бедняков? Горожане выкручивались из этой ситуации как могли. Те, кто не имел возможности найти дополнительный заработок — постепенно опускались в нищету, были вынуждены отказывать себе во многом. Особенно тяжело приходилось пенсионерам, а ведь это — отцы и матери горожан, в том числе полицейских и военнослужащих! Есть над чем подумать, выстраивая концепцию будущего подполья…