Расследования комиссара Бутлера - [126]

Но что он сделал вполне сознательно — услышав мои признания, позвонил в полицию и сообщил новые улики в дополнение к уже имевшимся.

Я видел этот проклятый шип в самых неподходящих местах, а потом он неожиданно исчезал, и это усиливало стресс, и я… Я даже думал, что ты намеренно, с помощью Рины и этого Люкимсона, подсовываешь мне улику, чтобы довести до кондиции, чтобы я раскололся, наконец… Это был, конечно, бред, подсознание мое само расставляло вешки и убирало их, я был в это время как реактор, из которого вытащили защитные графитовые стержни… Все идет вразнос, реактор взрывается…

Если бы не Люкимсон, я и сейчас был бы убежден в том, что убил Айшу по причине ревности — несмотря на снятие психической блокады… Я просто не сумел бы защищаться в суде. Кстати, еще одно, чего не могли предвидеть преступники — то, что делом будет заниматься мой сосед, знающий меня как облупленного. Любой другой полицейский, да возьми того же Липкина… Меня задержали бы прямо в аэропорту, при обыске обнаружили бы флакончик с шипами, и кто тогда стал бы под микроскопом рассматривать показания каждого пассажира — мог я нанести бедной Айше именно такой удар или не мог…

— Вот так, — заключил я. — Но ты-то хорош… Я тебе благодарен, конечно, за все, что ты для меня сделал, но, Роман, я ведь дважды мог… а тебя не было рядом! Я не понимал, что именно со мной происходит, но ты и твои эксперты — почему вы не разобрались в том, что я нахожусь под действием наркотика? Я мог совершить еще несколько попыток самоубийства, и какая-нибудь наверняка оказалась бы удачной…

— Мотив, — прервал Роман мой монолог. — Ты по-прежнему не назвал мотив. Это означает, что твои знаменитые дедуктивные способности еще далеки от нормы.

— Мотив… Я же сказал: Айша, скорее всего, нарушила некий кодекс, и ее решили…

— Кто? Конкретно: имена, адреса.

— Ну откуда я могу это знать? Ты ведешь расследование вместе с французами, вот и разберитесь, это уже вопрос техники.

Роман покачал головой.

— Вся французская часть твоей версии построена на недоказанных предположениях. Что еще за организация? Почему наркотики? Если ты прав, то расследование нужно начинать заново — с нуля.

— Ты хочешь сказать, что все было не так?

— Почему же? Кое в чем ты не ошибся… Но согласись: версия, в которой не назван убийца, а мотив преступления назван лишь предположительно, не может меня удовлетворить.

— Ты слишком много от меня хочешь…

— Много? Тебе прекрасно известен истинный мотив, и ты знаешь истинного убийцу, но вот с логикой у тебя пока еще…

— Не понимаю, — растерянно пробормотал я.

— Помнишь, я говорил тебе, что у жертвы этого преступления было алиби?

— Помню, но это противоречие благополучно разрешено, или в этом я тоже ошибаюсь?

— Нет, но в некотором смысле у жертвы все-таки есть алиби. Видишь ли, Песах, все это дело нужно перевернуть с головы на ноги, и лишь тогда станут ясны и побудительные мотивы, и истинные преступники. Ты полагаешь жертвой Айшу Ступник, но бедная женщина к этому делу не имеет ни малейшего отношения. Жертва — ты. И когда до тебя, наконец, дойдет это простое обстоятельство…

— Я?!

Должно быть, я изумился слишком громко — дверь распахнулась, и на пороге возникла Лея-Сара, из-за плеча которой выглядывала Рина. Роман нетерпеливо махнул женщинам рукой.

— Кто-то убивает Айшу с помощью сильного яда, подставляет меня так, что возможность выпутаться близка к нулю, отводит от себя все улики, и ты утверждаешь, что жертва — я, а госпожа Ступник вовсе… Может, в действительности это она всадила мне шип под лопатку?

— Нет, — успокоил меня Роман. — Но все же попытайся посмотреть на себя не как на пособника преступления, а как на его жертву. Сделай усилие, это полезно и для твоего здоровья…

Я попытался. Я закрыл глаза и попробовал протянуть нить, начиная с того злосчастного вечера-банкета, когда…

О, Господи! Я вспомнил, кто первым подошел ко мне с бокалом вина. После этого бокала у меня началась жажда, и я пил потом без разбора, и пьянел, и доктор Саразин подливал мне, и мы пили за его здоровье, и за мое, да, больше все-таки за мое, то самое, которое с каждым бокалом все убывало…

— Доктор Шарль Саразин, — сказал я.

— Доктор Шарль Саразин, — повторил Роман. — Хорошо, что ты вспомнил сам, а то Михельсон уверял, что придется назначать сеансы гипноза… Так что Саразин?

— Он спаивал меня, будто хотел… Но зачем ему это?

— Ты прошел половину пути, — подбодрил меня Роман. — Пройди остальную. Когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Саразином? Ты знал его до встречи на конференции?

— Лично — нет. В университетских кругах он почти не известен, несколько исследований по военной истории… После моего доклада он задал два-три вопроса, не на заседании, а потом, в фойе. Очень специфические вопросы, мне показалось, что Саразин знает предмет не хуже меня, я, в свою очередь, спросил его…

— И он ответил?

— Нет, он перевел разговор…

— О чем он тебя спрашивал?

— Библиография и историография, всякие частности.

— Напомни-ка тему своего доклада.

Роман задавал вопросы резким голосом, будто вырубал их, и я поневоле отвечал коротко и четко — на секунду мелькнула мысль, что беседа наша превратилась в допрос.