Расследования Берковича 10 [сборник] - [12]

— У отца есть открытый и давний враг. К сожалению, он является и соседом отца по дому, и университетским коллегой. Это химик, и если судить по отзывам отца, — опытный. Эфраим Рошаль, может, вы слышали?

— Нет, я далек от химии и от университета, — покачал головой Беркович.

— Рошаль занимается органическим синтезом, и для него не составляет труда синтезировать нужное соединение, поскольку формулы таких ядов опубликованы в научных журналах.

— Довольно рисковано с его стороны, если это действительно он, — заметил Беркович. — Ведь если в кофе будет обнаружен яд, Рошаль станет первым подозреваемым.

— Это все рассуждения! Нужно сделать анализ, и все станет ясно, я уверена!

— Сделаем, не беспокойтесь, — сказал инспектор. — Вы сказали о вражде. В чем ее причина?

— Вы не знаете, инспектор, какой клубок змей — эта академическая среда! Страсти здесь кипят почище шекспировских. Коллеги могут возненавидеть друг друга из-за неправильного, по мнению одного из них, распределения учебных часов или из-за того, что кто-то голосовал против, когда работу представляли на международную премию… Если говорить конкретно о Рошале, то у его ненависти было несколько причин. Первая: отец завалил его на аттестации. Вторая: оба работали над похожими темами, но отец завершил работу раньше и получил правильный результат. Третья причина личная: оба, так уж получилось, полюбили одну женщину. Это было через три года после смерти мамы. Я отца не обвиняла, это ведь жизнь… А Рошаль просто рвал и метал! Правда, та женщина предпочла вообще уехать из Тель-Авива, сейчас она преподает в университете имени Бен-Гуриона… Но Рошаль не скрывал своей ненависти и отравлял отцу жизнь, как мог.

— В том числе, как вы полагаете, и в буквальном смысле слова, — заключил Беркович.

— Конечно! Вот его квартира, видите? Балконы почти соприкасаются. При желании можно перелезть с одного балкона на другой. Отец садится пить кофе, потом на минуту уходит в салон, а этот негодяй перелезает сюда и подсыпает яд.

Эксперт Хан выразительно поднял взгляд к небу, и Беркович внутренне согласился с этой оценкой. Чтобы перелезть с одного балкона на другой, нужно было быть акробатом, а не университетским профессором. К тому же, за минуту нужно было не только перелезть туда и обратно, но еще и подсыпать яд в чашку с кофе. Фантастика.

— Пожалуй, я поговорю с этим Рошалем, — сказал Беркович.

— Вы его только спугнете! — заявила Лиза. — Говорить с ним имеет смысл только после экспертизы, когда у вас на руках будет заключение.

— Не беспокойтесь, — сказал Беркович, — я его не спугну.

Квартира Эфраима Рошаля находилась на том же этаже, ближе к лифту. На звонок открыл мужчина средних лет, довольно полный, со щеками, напоминавшими бульдожьи. Даже подумать о том, что Рошаль способен заниматься акробатикой, было невозможно. Понимая, что разговор закончится впустую, Беркович все же начал расспрашивать химика — разумеется, не о том, как тот относился к соседу-профессору, а о событиях нынешнего утра: слышал ли тот что-нибудь или, возможно, видел?

— Ничего, — хмуро ответил Рошаль. — Я поздно встаю. А сегодня, к тому же, суббота. Разбудила меня полицейская сирена.

— Вы уже знаете о том, что случилось?

— Конечно, трудно не услышать, как эта дура Лиза обвиняет меня в отравлении ее отца. Она так кричит, что слышно, наверное, на соседней улице.

— Я не стану вас спрашивать…

— Почему же? Спросите, лучше покончить с этим сразу! Я терпеть не мог Моше, он мне, можно сказать, жизнь сломал. Старый хрыч, что ему не сиделось спокойно? Но убить… Как, скажите на милость, я мог это сделать?

— Никак, — кивнул Беркович. — Извините за беспокойство. Вы разрешите мне выйти на ваш балкон?

Он хотел взглянуть, видно ли оттуда, чем занимался у себя сосед. Что ж, все было видно прекрасно — даже опрокинутая чашка на краешке столика. В самом салоне царила художественная неразбериха — в жилище химика Беркович ожидал найти куда больший порядок. На диване валялись газеты, книги стояли на полках, лежали на телевизоре и громоздились на стоявшем у окна столе. Там же, занимая половину стола, помещался большой радиокомбайн с выносными динамиками, и десятка два компакт-дисков были разбросаны вокруг.

— Я еще не прибирал в квартире, — буркнул Рошаль, заметив взгляд инспектора.

— Нет, я вовсе не хотел… — смутился Беркович и покинул квартиру со странным ощущением, что видел нечто, способное пролить свет на тайну смерти профессора Подольского. Что он видел? Ничего особенного. Абсолютно ничего, разве только… Такая мелочь, что не стоит внимания.

Постояв минуту на лестничной площадке, инспектор не стал возвращаться в квартиру Подольского, а спустился на этаж ниже и позвонил в дверь, на которой висела табличка: «Профессор Юваль Гликман».

Дверь открыла миловидная женщина лет тридцати — возможно, дочь профессора, а может, жена.

— Простите, — улыбнулся инспектор, — вы слышали сегодня утром какой-нибудь шум?

— Вы из полиции, да? — спросила женщина. — Вой вашей машины мы с мужем очень хорошо слышали.

— А до того? За полчаса примерно…

— Нет, никаких выстрелов или криков, если вы это имеете в виду.