Рассказы зверолова - [12]

Нога у неё была перебита, и я наложил ей в землянке лубок.

Всё было знакомо моей пленнице в комнатке, но под кровать она не забилась, а улеглась у самой двери.

Один раз мне даже показалось, что она умерла. Я наклонился над ней, но она просто не шевелилась, а ноги у неё были крайне напряжены. Зверь хитрил: он рассчитывал выпрыгнуть за дверь, как только я её распахну.

Вскоре у моего Красного Бантика родились четыре лисёнка. Теперь лиса успокоилась и не порывалась уйти на волю. Я сам каждый день выпускал её погулять, но она скоро возвращалась и приносила детям то мышонка, то лемминга.

Так мы прожили до июля. А потом я отправился в Анадырь и сел на пароход, который отходил во Владивосток.

Красный Бантик и её дети благополучно доехали со мной. И всё это лисье семейство с Чукотки скоро поселилось в зверинце…

Рыболовный крючок

Недавно встретил я в городе Саянске старого своего друга Жукова.

Много переловили мы с ним всяких зверей, потом занялись другими делами, дороги наши разошлись, и лет пять мы не встречались.

И до чего же приятно увидеть вдруг близкого человека, услышать его голос, пожать ему руку, вволю с ним наговориться!

У каждого из нас за плечами большая жизнь, есть что вспомнить. И проговорили мы с Жуковым за горячим самоваром до поздней ночи.

Он не мог жить без привычной тайги и работал лесником, далеко от Саянска. И утром предложил мне:

— Поедем, друг, ко мне в сторожку. Тряхнём стариной, с ружьишком походим. Хочешь?

— Конечно, хочу!

И мы отправились верхом в глухую тайгу, к маленькой избушке лесника, до которой добираться нужно было дня три.

Приехали под вечер. Жуков вошёл в сени и всплеснул руками:

— Вот злодеи! Поросёнка загрызли, подкоп сделали. Только кишки да нога валяются!

— Кто ж тут орудовал? — спросил я, слезая с коня.

— Да волки! Вот проклятущие!

Прошли мы от дома по следам шагов триста, нашли объеденную голову поросёнка.

— И, скажи ты, словно выслеживают меня звери! Чуть отлучусь, непременно шкоду сделают. В прошлом году лиса двух кур утащила, теперь вот волки поросёнка задрали.

— Горюй не горюй, а поросёнка не воскресишь. Давай-ка вспомним, как волков брали. Надо же двум старым звероловам рассчитаться с ними по заслугам! Капканы есть?

— Заржавели без дела, грош им цена. Только и годятся на свалку!

— Может, крючки есть? Ты ведь старый рыбак.

— Крючки есть. Да на что они тебе?

— Ты говорил: тряхнём стариной! Вот я и хочу тебе напомнить, как надо волков ловить.

Пока Жуков кормил кур, самовар ставил, я привязал к крючкам по куску проволоки, словно щук собирался ловить, нанизал на каждый крючок по куску мяса. Все куски проволоки прикрепил к канату.

Мы отнесли эту снасть на то место, где нашли голову поросёнка, привязали канат за пенёк. А чтобы вернее приманить волков сюда, опалили три козьи шкуры и обжарили на костре козью голову.

— Приманка аппетитная, — сказал Жуков. — Только придут ли волки на это место? Уж больно они осторожные, черти!

— Как говорится, утро вечера мудренее! — сказал я. — Пойдём-ка с дороги чайком побалуемся.

Мы ужинали и пили чай в сумерках. И вдруг где-то вдали послышался вой волков.

— Собираются на пирушку, — прислушиваясь, сказал Жуков. — Ну, поглядим, поглядим, Алексеич, чего стоит твоя выдумка! А помнишь…

И начался у нас долгий вечер воспоминаний. Спать не пришлось: незаметно просидели всю летнюю ночь до рассвета.

Жуков глянул в окно, убрал посуду со стола, и мы пошли проверить ловушку.

Большая, старая волчица стояла и смотрела на нас в испуге, но с места не двигалась. Она была похожа на чучело, которое сделал искусный мастер, только глаза её говорили, что она живая. Да изо рта у неё торчала проволока, которую я привязал к крючку.

Мы связали волчицу и принесли домой.

— Сдам шкуру, пятьсот рублей получу — вот и поросёнка куплю! — размечтался Жуков.

— Так и сделай! А теперь в тайгу веди, с ружьишком погулять! Тоскую и я по тайге не меньше твоего!

Мы взяли в дорогу по куску хлеба и отправились в саянскую — смолистую, кедровую — тайгу.

Росомаха, которую я не смог поймать

Зимой, по первому снегу, я приехал в охотничий колхоз, который был расположен среди двух горных кряжей на самом берегу далёкого Берингова моря.

В колхозе жили чукчи. Все они были хорошие охотники, и я быстро заключил с ними договор на поставку пушнины.

Охотники уговаривали меня остаться у них на ночь. Но я торопился домой, на Преображенскую факторию, и выехал, когда уже стало темнеть.

Погода была отличная. Собаки хорошо отдохнули и неслись с такой быстротой, что я крепко держался за нарты.

За час мы прошли полпути. Вдруг вожак отчаянно взвизгнул, и вся упряжка рванулась в сторону. Собаки залаяли и сейчас же кинулись в драку.

Я вылетел на снег, бросился с ружьём к упряжке; мой вожак, у которого из ноги сочилась кровь, держал зубами за шею большую, неуклюжую росомаху.

Хищница не сдавалась. Она вырвалась и так куснула вожака, что он с жалобным визгом повалился в сугроб. Собаки поспешили на помощь, но упряжка мешала им свободно передвигаться.

Я давно уже не ловил росомах, и у меня мелькнула мысль взять зверя живым. Бросился к нартам, хотел стащить полость и накрыть ею зверя, но ещё одна собака, сильно укушенная росомахой, упала на снег, Упряжка рванулась, собаки сбили меня с ног.