Рассказы - [23]

С гитлеровцами Савка сдружился быстро и уже на другой день расхаживал по селу с пистолетом на поясе и повязкой полицая…

Прыщавый толстогубый Савка чувствовал себя хозяином и сейчас. Имя Фениного мужа он выкрикнул особенно громко и, когда никто не отозвался, повторил еще раз. Кто-кто, а Савка знал, что муж у Фени был офицером Красной Армии и, слава богу, убит. Все жители знали об этом, знал и староста, стоявший рядом с офицером зондеркоманды Цейсом.

— Мамочка, я боюсь, — прошептала Наташа, прижимаясь к матери.

Фене приказали отойти в сторону. И когда ее старая мать хотела спрятать внучку в толпе, Савка толкнул их туда, где стояла Феня.

Перекличка продолжалась. В сторону было отведено немало семей. В большинстве это были сельские активисты, родственники красноармейцев.

Савка передал список старосте, и перекличка была закончена.

Остальным жителям Хлебодаровки было приказано немедленно разойтись по домам. Оставшихся тотчас окружили немецкие солдаты с овчарками на поводках. Даже собаки предчувствовали приближение кровавой расправы и рвались из рук автоматчиков с такой яростью, что приходилось крепко наматывать на руку ременный поводок, чтобы сдержать их.

Капитан Цейс достал из полевой сумки приказ и прочитал его по-немецки. Там говорилось, что солдаты гитлеровской армии-освободительницы должны убивать каждого подозрительного русского, кто хоть чем-нибудь похож на партизана. Цейс предпочитал не особенно разбираться в том, кто партизан, а кто нет. Он твердо знал, что надо расстреливать всех мужчин, потому что они могут быть партизанами. Всех женщин, потому что они в будущем могут родить партизан. Всех детей, так как они в скором будущем могут стать партизанами.

Офицер-переводчик скороговоркой передал смысл приказа и лишь слово «уничтожение» заменил словом «эвакуация».

Село точно вымерло, когда по улице повели обреченных. Но тишина была обманчивой: десятки встревоженных и сочувствующих глаз следили отовсюду за печальной процессией.

— Куда их повели?

— В райцентр, наверное…

За селом конвой приказал людям свернуть в сторону оврага. Солдаты слегка поотстали. Те, что были с собаками, отрезали путь к дороге. Автоматчики отошли в сторонку, лениво опираясь локтями на висевшие на шее автоматы, и закуривали.

Дальше пути не было. У самого оврага люди остановились. Цейс приказал всем раздеться. Когда офицер-переводчик объяснил распоряжение капитана, никто из обреченных не пошевелился, точно до них не доходил смысл сказанного.

— Шнель, шкоро! — заорал Цейс.

Толпа зашевелилась. Кое-кто стал раздеваться. Феня машинально стянула с головы платок. Ее дочь, когда увидела, что все раздеваются и мама сняла платок, стала расстегивать свой сарафан.

— Дяденька, а туфли снимать? — спросила она, обращаясь к Цейсу.

Офицер перевел, и Цейс усмехнулся.

— Не нужно, Святой Петр и в туфлях примет ее на небо, — сказал он.

Женщины и дети разделись, сложив одежду на земле. Солдаты спокойно покуривали, делая вид, что никого не собираются расстреливать. Это успокаивающе подействовало на приговоренных — никто из них не знал, что сзади установлены замаскированные пулеметы.

Цейс взглянул на часы, потом строго предупреждающе посмотрел на солдат, поднял руку, и с двух сторон по толпе хлестнули пулеметные очереди. Феня увидела лишь, как лицо Наташи залилось кровью. Феня бросилась к дочери и почувствовала, что теряет сознание.

Солдаты зондеркоманды разобрали лопаты и, чертыхаясь, что им самим приходится заниматься грязным делом, стали швырять землю на окровавленные трупы. Савка Чумак ходил за Цейсом и услужливо перезаряжал ему пистолет.

Ночью Феня очнулась. Она выбралась из-под груды тел, наспех присыпанных землей, и поползла. Ослабев от потери крови, обезумев от горя, она ползла по лужам, по камням, сама не зная куда.

На рассвете ее заметили проезжавшие по дороге фашисты. Не добившись ответа, кто она и откуда, раненую подобрали и увезли в районный центр. Так очутилась Феня в той тюрьме, откуда ее освободили партизаны.

* * *

Бойцы были взволнованы рассказом Фени. Командир отряда, вопреки уставу и «здравому смыслу», решил оставить ее в лесу: пусть молодые бойцы учатся мужеству у этой сильной и стойкой женщины. К тому же Феня была серьезно ранена и надо было вылечить ее. Шура Дейнего, единственная в отряде девушка-партизанка, ухаживала за Феней. Они поселились в небольшой землянке, которую оборудовали для них бойцы.

Феня выздоравливала медленно. По ночам она пугала Шуру Дейнего вскриками и стонами во сне, а проснувшись, тайком плакала.

Подлечившись, Феня стала в отряде незаменимым человеком. Она стирала партизанам белье, чинила одежду, готовила пищу. Все это она делала с любовью, точно обрела родную семью. Она была предана и благодарна партизанам, ведь они спасли ей жизнь, даже не одну, а дне, потому что вторая, еще неведомая жизнь, то и дело давала о себе знать, вздрагивало живое тельце, билось внутри маленькое второе сердце. Но именно потому, что оно билось, мать обязана была выстоять и вынести любые невзгоды.

Партизаны относились к Фене по-сыновьи и, хотя она была моложе многих из них, называли ее партизанской матерью, старались помочь, освободить от излишней работы, отеплили ее землянку, добывали для нее молоко, а однажды кто-то из бойцов, вернувшись с боевого задания, смущенно вытащил из кармана и дал Фене добытую где-то соску. Это вызвало немало шуток.