Рассказы. Выпуск 1 - [7]

Андрей замер в замешательстве.

В памяти возникли десятки раз виденные картины криминальных сводок; поплыли перед глазами видения освещенной свечами комнаты – и темноты в ее углах. Темноты, которая смотрела, видела, знала. Иван давал слово, но что есть слово? Прах, как сказал Тот, что в темноте. Слово есть прах.

– Иди к черту! – Андрей со всей силы вдавил на калитке кнопку звонка, другой рукой нашаривая рукоятку припрятанного под курткой ножа. Ему было стыдно за свой страх, и оттого как будто делалось еще страшнее: словно он сам от стыда становился младше, глупее, уязвимей – двадцатилетний пацан, больше задумавшийся о сиюминутных удовольствиях, чем о последствиях.

Тот, что в темноте сказал – однажды они вновь встретятся. Слово есть прах, но не всякое слово.

Секунды еле ползли; вскоре со двора послышались шаги, а еще через несколько мгновений Иван отпер калитку. В распахнутой старой дубленке и высоких меховых унтах он напоминал разбуженного медведя, облезлого и осунувшегося, но при этом вид имел обрадованный.

– Андрюха! Спасибо, что откликнулся. – Он крепко пожал Андрею руку. – Мог бы ведь и забить.

– Не мог. – Андрей смотрел на старого товарища и едва узнавал его. За время, что они не виделись, Иван облысел, обрюзг и постарел по меньшей мере на дюжину лет. – Что за дела, Вань?

– Отчет за пятилетку долгий будет, Андрюх. – Иван, посмеиваясь, потихоньку увлекал его вглубь двора, словно не слыша криков.

Андрей остановился и, ухватив друга за плечо, развернул к себе:

– Что. Это. Такое? – Он указал на дом. – Я не глухой.

– Множественные метастазы и аномальная реакция на обезбол: толку даже с наркоты чуть, – ответил Иван со страшным спокойствием. – Это Галя, Андрей.

И все встало на свои места.

– Пойдем, выпьешь со мной, хоть для вида. – Иван повел оторопевшего и больше не упиравшегося Андрея в дом. – А то задолбался уже один бухать, не лезет. Посидишь, подумаешь… Решишь.

* * *

Андрей сидел на жестком табурете посреди пропахшей лекарствами и подгоревшей картошкой – «раньше готовила Галя» – кухни и думал. Крики в угловой комнате затихли, но звенящая тишина после них была ненамного лучше.

Почти двадцать лет и бессчетное множество вещей отделяли их с Иваном от того дня, когда два бездельника-студента шарились по давно выселенным баракам, предназначенным под снос, и вдруг нашли там обжитую комнату: вкусно пахнувшую свечным воском, с линялым ковром на полу и забитыми ватой щелями. В изголовье застеленного матраса лежало два чемодана: первый с вещами, а второй с книгами на немецком языке.

Уходя, Иван прихватил одну, чтобы дома со словарем прочесть и разгадать – кто и почему прятался в таком странном месте. Но книжка оказалась всего-навсего сборником критических и литературоведческих статей по «Фаусту», а вскоре и вовсе была забыта – потому что в тайнике под обложкой обнаружилась штука поинтереснее: листок с несколькими строчками на латыни, сложным рисунком из трех сплетенных пентаграмм, и маленький, похожий на уголек, камень, который надо было положить в точку их пересечения.

Никто из них всерьез не верил в колдовство, но тайна щекотала нервы. Так что следующим вечером Андрей купил свечи и рулетку, Иван – мелки и циркуль, и снова отправились в бараки, подальше от людей.

В ту ночь Андрей узнал, что у темноты есть глаза. А еще шелестящий голос, от которого холод пробирал до костей.

Тот, что в темноте обещал исполнить три желания, и взять плату только после третьего.

– Если я назову цену сейчас, это отнимет у вас надежду, а какой яд слаще? – шелестел голос опавшей листвой, залетавшей в разбитые окна барака. – Однажды мы встретимся снова. Тогда вы все узнаете.

Иван и Андрей договорились использовать каждый по желанию и обойтись без «однажды».

Андрею происходящее казалось игрой, какой-то бестолковой аномалией, а Иван подошел к вопросу серьезно. Захотел с потусторонней помощью перебраться в Москву, получить там жилье… Сбылось. И та самая однокурсница Галя, ради которой Ивану хотелось стать столичным франтом – сбылась.

– Она все знает, – теперь, двадцать лет спустя, говорил Иван, наливая себе третью стопку коньяка. – Галя вообще интересовалась всяким таким, ну и я ей как-то рассказал… Поэтому она была против того, чтобы мы с тобой общались. Что-то выискивала в книжках про это существо; говорила, якобы твоя родная мать – ведьма, поэтому из-за тебя все удалось, дескать, сильная кровь. Не то что я, недотыкомка. – Он выпил, закашлялся. – Галя… Она знает, но никогда не просила меня об… этом.

– Папаша мой – тот взаправду святой дух: никто его никогда не видел, – мрачно сказал Андрей. – А мать на вокзале сортиры мыла, и там же и померла. Как настоящая ведьма.

– Я помню. – Иван отвел взгляд. – Но Галке разве объяснишь… Упрямство бабское хуже глупости. Ты прости, Андрюх. Дурак я.

– Это ты прости. Ну, будем. – Андрей поднял свою стопку.

Чокнулись, выпили.

Он смотрел на отекшее от постоянного пьянства лицо и черные мешки под глазами Ивана, вдыхал пропахший бедой воздух и мучился от жгучего стыда. За то, что здоров и счастлив – но более всего за то, что ничего не знал.