Рассказы - [3]

Элиаза. Обошла, словно не замечая, лишь неубранную тахту, занимавшую треть комнатного пространства. Добравшись до газовой плитки, на которой Элиаз варил кофе, она повернула назад, заново постояла у каждого предмета и наконец остановилась у двери, скрестив ноги и обняв полуголые плечи руками. Элиаз разлил кофе в кружки, одну кружку оставил на краю плитки, а вторую взял с собой и, растянувшись на тахте, пристроил ее у себя на груди.

– Кофе, художница, – сказал он и кивнул ей на кружку.

Девушка послушно взяла кружку и опять прислонилась к притолоке.

Элиаз видел, что ей совсем не хочется кофе и очень хочется уйти, но он был уверен, что уйти она не решится, тем более теперь, с кружкой в руках. Он лежал, отхлебывал понемногу кофе и рассматривал девушку.

Ее растерянность была ему приятна и даже делала ее миловиднее в его глазах. На самом же деле миловидной ее назвать было нельзя.

Жидковата грудь под чистенькой блузочкой-безрукавкой, коротковаты ноги в отглаженных в стрелку джинсах диковинного покроя. Правда, светловолосая и светлокожая, и глаза то ли серые, то ли зеленые, и губки припухлые, но все это представлялось ему каким-то смазанным, бесформенным, словно присыпанным той же пылью, толстый слой которой так плотно покрывал все, что было в его комнате.

Под его взглядом девушка поспешно, не подув, отпила большой глоток жгучего кофе – сейчас закашляется, прыснет, подумал Элиаз, но она справилась, проглотила кофе, сделала еще несколько глотательных движений и спросила:

– А где картины?

Элиаз усмехнулся и не ответил.

– Картин нет?

Элиаз отрицательно покачал головой, не отводя от нее взгляда. Он отлично видел, как хочется девушке рассердиться, сказать ему что-нибудь язвительное, но слов ей не хватало, да она не осмеливалась даже и попытаться, боясь неправильно истолковать его неясные ей намерения и незнакомую манеру поведения. И это приятно было Элиазу.

– Да ты чего стоишь?

Девушка с некоторой тоской окинула взглядом так подробно изученную ею комнату – сидеть было не на чем.

– Сюда. – Элиаз похлопал по тахте рядом с собой и слегка обдернул скомканную серую простыню.

Девушка старательно дула в кружку и не двигалась.

– Иди, иди, художница, расскажу тебе, что почем в нашем мире и с чего начинать.

Девушка подошла, ноги у нее были как связанные. Присела как можно дальше от Элиаза.

– Ты где живешь? – спросил Элиаз.

– Я в Афуле.

– Ты в Афуле, – усмехнулся Элиаз. – Не лучшее место для нашего ремесла. А здесь, в Иерусалиме, у тебя родные, что ли? Или просто погулять приехала?

– Нет родных. Родные – Москва, – проговорила девушка на своем птичьем языке. – В Министерство абсорбции. Там помочь выставку.

Может быть.

– Выставку! Вон что! – протянул Элиаз. – Шустрая, художница!

Благодушное настроение, начавшее было овладевать им, тут же испарилось. Всего несколько минут назад у Элиаза не было, в сущности, ни малейшего желания прикасаться к девушке. Но нелепая ее беззащитность поначалу разнежила Элиаза, а теперь в нем проснулась прямо противоположная, беспокойная неудовлетворенность, мучившая его когда-то и, по его представлениям, давно преодоленная. Подогретое ее самонадеянным, как ему казалось, расчетом на выставку, вернулось раздражение, и все это вместе требовало выхода. Зная, что слова, какие просились на язык, до девушки не дойдут, Элиаз поставил кружку на пол, сел и легонько взял ее обеими руками за плечи. Девушка дернулась и расплескала кофе на тахту.

– Это ничего, – успокоительно произнес Элиаз. – Иди ко мне, художница.

– Нет, нет, не надо, – проговорила девушка и встала рывком, чтобы освободиться. Элиаз ее не удерживал, рывок оказался чрезмерным, и из кружки выплеснулись остатки кофе. Элиаз засмеялся.

– Нервная какая, – сказал он. – Ты что ж такая нервная?

– Я пойду, – сказала девушка, и Элиаз увидел, что на глазах у нее выступили слезы.

– Как хочешь, – согласился Элиаз. – Я ведь так только, ты художник, и я художник, вот, думаю, и познакомимся как люди искусства.

Не выпуская из рук кружки, девушка толкнулась в дверь, но дверь открывалась внутрь, ей, видно, показалось в спешке, что дверь заперта, она снова и снова безуспешно толкалась в нее плечом, держа на отлете руку с пустой кружкой. Элиаз встал, подошел к девушке, вынул у нее из руки кружку и сказал:

– Ты тяни, а не толкай.

Девушка дернула за ручку, дверь открывалась туго, Элиаз стоял у нее за спиной, не пытаясь помочь, и тут она повернула свое залитое слезами лицо и беззвучно спрятала его на плече Элиаза.

– Ах ты, нервная какая, – повторил Элиаз и, испытывая все то же смешанное ощущение жалости и раздражения, сделал единственное, что представлялось ему возможным в такой ситуации, то есть подхватил ее на руки и понес опять на тахту. Девушка не сопротивлялась, наоборот, все крепче прижималась мокрым лицом к его плечу, вздыхала, шептала что-то неразборчивое.

Раздражение Элиаза мгновенно улеглось, он не чувствовал к девушке ничего, кроме снисходительной благожелательности. Пусть, пусть ходит в свое Министерство абсорбции. Это они ей устроят выставку? А впрочем, кто знает, может, и устроят. Они там всякие фокусы выкидывают, денег у них, говорят, девать некуда. Ну и что с такой выставки? Кто на такую выставку придет, кроме друзей-знакомых?