Рассказы - [11]

Девушка зашевелилась, поправляя под простыней свою одежду. Что-то сняла, скомкала, что-то застегнула, что-то заправила.

– Как дела, художница?

Элиаз потянулся было обнять ее, но она повернула голову, снова быстро провела губами по его щеке и выскользнула из постели.

И целоваться даже не умеет. Или это у них в России так целуются?

– Да ты что, сердишься, что ли?

– Сердишься? – удивленно переспросила девушка. – Почему?

– Ну, за эту ночь.

– За ночь? Разве ты сделал плохо?

Элиаз как раз считал, что сделал все очень хорошо, гордился собой, что так деликатно действовал, как только обнаружил ситуацию.

– Ну, это ты мне скажи, художница, – самодовольно сказал он.

Девушка улыбнулась своей улыбкой исподлобья, проговорила быстро:

– Не плохо. Ты художник, и я художник, вот и познакомились, – и убежала в душ.

Ишь ты, засмеялся ей вслед Элиаз. Ему приятно было, что художница не такая постная, как могло показаться с первого взгляда.

Тут пришел соседский парнишка, принес найденную на помойке картину, и Элиаз даже не огорчился, а только ухмыльнулся одобрительно, ай да

Лоис, сильна старуха!

Девушка уехала в то же утро. Сперва долго мылась и стирала в душе, потом смущенно сказала, что очень хочет есть, оказывается, почти сутки не ела. В доме нашлось полпачки крекеров и два йогурта, она все это съела, одно удовольствие смотреть. Выпила кофе, сказала спасибо и встала. На предложение остаться, побыть день-другой ответила улыбкой и покачала головой.

– Не хочешь? – изумился Элиаз.

– Не могу.

– Какие же у тебя такие срочные дела? Иврит? Я тебя в три счета натаскаю.

– Не дела… и не иврит…

– Тогда что? Неужели не хочешь побыть со мной?

– Не могу.

– Почему не можешь?

– Не надо.

– Как не надо? – оторопело спросил Элиаз.

– Да, не надо.

– Тебе не надо?

– И тебе.

Это что же такое? Он ей предлагает, а ей не надо! Он уже целый план составил, как они проведут день, какие джинсы с низким поясом он ей купит, и какие краски для портрета, и какие продукты, и они приготовят настоящий обед… ну и постель, конечно… и галерею решил не открывать… а ей не надо!

Элиаз до того растерялся, что так и отпустил ее. Даже не отвез на станцию, даже адреса не спросил. Сто долларов она не взяла, а сказала, что ей надо тридцать шекелей, и их взяла. И сказала спасибо.

– И все? – сказал Элиаз. – Спасибо, и все?

– И все, – ответила девушка, застенчиво улыбаясь исподлобья.

– Одноразовый трах, и все?

– Нет, еще вот.

Подошла к нему, стала на цыпочки и нежно поцеловала в губы. Но в руки не далась, увернулась и пошла к двери. У двери остановилась, улыбнулась опять и сказала на прощанье:

– Еще увидимся! Я тебя на выставку приглашу!

Вот тебе и мышка серенькая. Ну, положим, целоваться по-человечески она все-таки умеет, хотя и не очень. Но вообще…

Сперва Элиаз чувствовал только недоумение и досаду. Как-то ему скучно стало, не знал, за что приняться. Вышел в галерею, взял альбом. Заложил в него последний снимок, и его больно кольнуло в груди. Светлые широко раскрытые глаза все так же бестрепетно заглядывали ему прямо в душу. И опять, как и ночью, это оказалось для него слишком, захотелось немедленно сказать или подумать что-нибудь, только теперь уже не просто, а как-нибудь похуже. Умеют они использовать нашего брата, подумал он со злостью. Ишь целка. Я, говорит, раньше не хотела… Да ее самое, наверно, просто никто не хотел. Весенний ангел, как же… у Боттичелли эти девки тоже… небось утрахали их до самых мозгов, вот и пляшут теперь…

Стало как будто легче. Он подписал дату, захлопнул альбом и пошел открывать галерею.

Элиаз был незлопамятен, и злость его прошла быстро. Прошло и недоумение – кто их разберет, этих русских. Да и весь этот эпизод стал быстро забываться, как забывалось и покрывалось пылью все в жизни Элиаза.

Картину Элиаз вставил обратно в раму и скоро довольно удачно продал ее, опять же американскому туристу и, что самое интересное, тоже из

Цинциннати, как и Лоис. Вот смеху будет, если она как-нибудь эту картинку увидит! Только вряд ли, город большой.

Иногда, закладывая в альбом новую фотографию, он видел снимок художницы, но он смотрел на него теперь мельком, прищурившись, или не смотрел совсем. Раз ему подумалось, может, съездить в Афулу, найти ее ничего не стоит, проверю, как она там использует мой подарок. Чтоб хоть не зря старался. Но в тот день как-то не вышло, и на следующий некогда было, да и стоит ли, зачем. А там забылось и это желание.

И опять по дну оврага бесконечной вязкой чередой потянулись в далекое море черепичные крыши, покатые иудейские холмы, сводчатые улочки Старого города, мудрые раввины и беспечные хасиды, и мелкая желтая пыль беззвучно оседала на них. Край оврага подползал все ближе Элиазу под бок, и он уже не вскрикивал в полусне и не пытался удержаться, хватаясь за лежащее рядом женское тело.

ШОПИНГ – ЭТО ВСЁ

– Оружие есть? – спрашивает меня охранник у входа. Он не всегда меня спрашивает, иногда только, для шутки, а так обычно кивнет, улыбнется и пропустит. Мы с ним хорошо знакомы.

И я тоже иногда отвечаю просто “нет”, а иногда шучу, бомба, говорю.

Или, говорю, пояс с взрывчаткой на мне. Тогда он проводит по моей спине своей лопаткой, и лопатка всегда пищит, это я еще в детстве проглотила шарик от подшипника, и он там где-то врос, мне не мешает, но при проверке всегда пищит. И мы оба смеемся.