Рассказы - [2]

Их мать — Большая белая сука, всегда возвращалась с отягчёнными сосцами и ложилась между детёнышами набок. Бывало, они не успевали даже проголодаться как следует, а мать уже приходила к ним с новой порцией молока. Семь щенят бросались на неё со всех сторон, и для них не имело никакого значения — были голодны или нет, тут же начиналась борьба! Ведь они не только единоутробные братья и сёстры, но и постоянные соперники! Потому бежали, падая, кусая друг друга и в шутку, и всерьёз, хватали за уши, за носы, рычали — как же без этого! И если вдруг в пылу азарта кто-то нечаянно кусал источник живительного, пахучего молока жёстче, чем дозволено, то терпение мамы, бывало, лопалось. Тогда Большая белая сука вскидывала огромную голову и ласково рычала, делая замечание: ”Будьте разумненькими!” И щенята на мгновение утихали, а зачинщик, пряча голову между неслухов, застывал меж ними. Но это только на миг! Как только мать, сузив глаза, с наслаждением клала морду на передние лапы, шум-гам, дележ начинался снова, и бесконечно вкусное молоко, кружа головы, своим теплом и ароматом при малейшем усилии продолжало струиться из полных материнских сосцов. Насытившись, они гурьбой предавались сладкому сну или же бежали играть на улицу, резвиться.

Именно в один из таких дней, счастливых и безоблачных, они и понесли первую потерю в своей большой собачьей семье.

Случилось это так… Как всегда, подремав после очередной кормежки, мать медленно поднялась и сладко потянулась. Наступала пора уходить — добывать пищу. Она окинула ласковым взглядом собственных несмышлёнышей, занятых игрой, и отправилась в своё привычное путешествие, шагнув в зияющий проём…

Туда же полезли следом, погнавшись друг за дружкой, и щенята. Разноцветные комочки весело разбегались в разные стороны. На улице их ждал мир, залитый щедрым высоким солнцем. Играя вперегонки, резвясь и кувыркаясь, они стали удаляться всё дальше от своей мазанки, где их произвели на свет и держали подальше от людских глаз. В тот день беготня завела их гораздо дальше привычного круга, и они столкнулись с чем-то непонятным — перед ними оказалась яма, источавшая иные запахи, отличные от запаха материнского молока, и это их заинтриговало. Один из них, Белоснежный, подошёл к краю ямы ближе, чем остальные и нежданно-негаданно угодил в неё. Яма отчаянно завизжала по-щенячьи, но потом чавкнула и утихла… Никто из оставшихся наверху ничего толком и не понял, но все жутко испугались, заскулили, не смея подойти ближе к зловещей тёмной пропасти. Все шестеро в ужасе убежали домой.

Когда же вечером вернулась мать, щенята встретили её, как всегда радостно, ведь они уже успели подзабыть о своём недавнем страхе. Но Большая белая сука почему-то встревожилась: в мазанке витал запах беды. Она стала поочередно обнюхивать детёнышей, искать среди них ещё одного — своего любимца. Однако она так и не уловила родного запаха самого младшего, самого глупенького — Белоснежнего. Кто-то из щенят нетерпеливо потянулся к сосцам матери, но Большая белая сука отшвырнула его в сторону и выбежала из мазанки вон, оставив малышей в долгом недоумении. Вернулась она поздно, когда совсем стемнело; и встретил её писк голодных щенят. Мать в тот раз впервые накормила их безвкусным молоком, свернувшимся от горечи утраты, потому что она уже точно знала, что её любимец навечно остался на дне вонючей ямы, и что им никогда не доведётся больше встретиться.

…Алабай продолжал метаться вокруг ямы, потеряв всякое терпение. Глядя на него, нетрудно было догадаться — насколько он проголодался. Пёс периодически прятал язык за острые зубы, но он опять вываливался из пасти. Целиком поглощённый охотой за недоступной костью, он чуть было не угодил под колеса грузовика, с грохотом несшегося вверх по безлюдной в этот час улице. И если бы Алабай не успел вовремя отскочить — то всё могло бы кончиться очень печально.

Отбежав к обочине, он стал облизывать лапы, не раздавленные в этот раз совершенно случайно. Но всё равно ему было очень больно: пегий наткнулся на острие камня… Может, поэтому, хотя опасность и миновала, он никак не мог успокоиться, вскочив, вдруг злобно залаял вслед сердитому грузовику, канувшему в темноту. А потом, будто поняв, что его лай ничего не изменит, пёс просто улёгся у края помойки. В голове сильно туманилось от голода… В памяти стали оживать прожитые дни, ранее подзабытые им надолго…

Мазанка, где они родились и провели первое, относительно счастливое время жизни, не была похожей на дом, в котором ещё недавно жили люди. Лучи солнца, проникавшие сквозь высокое оконце с выбитыми стёклами и зияющую дыру тонкой глиняной стены, выхватывали и валявшуюся под заколоченной дверью разбитую деревянную чашку-керсен, и черпак без ручки; какие-то тряпки, висевшие на ржавых гвоздях; изодранное платье из домотканой материи-дарайи — всё, что досталось щенятам в наследство от бывших хозяев. По всему было видно, что люди уехали куда-то спешно, даже не успев взять с собой щенную собаку. И в полуразвалившейся лачуге вскоре и появились щенята.

В самом начале, когда мир для них оставался ещё тёмным и подозрительно неудобным, когда у них ещё не прорезались зубы, они изучали всю эту рухлядь по запаху, щекотавшему их неопытные ноздри и несмышлёный мозг. Да и позднее, когда уже открылись глаза, жизнь ещё надолго оставалась такой, какой им показалась в первые дни. Просто к запаху предметов добавились и очертания. Заботливая мать часто исчезала в белой дыре хибары, а затем возвращалась оттуда же с набрякшими сосцами, полными вкусного молока. И после еды щенята, сытые и счастливые, спали, закопавшись в старую солому, собранную когда-то и кем-то. Никому не было до них дела, никто их не тревожил. То, что мать — Большая белая сука, могла на каждый обед находить свежую кость или кусок мяса, и было основой их щенячьего рая.