Рассказы ужасов - [6]

Ручка прорвала бумагу и ткнулась в лежащую под ней зеленую промокашку. Он сжег письмо на кухонной плите.

— Родерик говорит, что мне надо уйти от тебя, — сказала за завтраком Дженин, позевывая и улыбаясь мужу. — Он утверждает, что ты не понимаешь меня, не веришь ни единому моему слову о нем и вообще считаешь, что я схожу с ума. Это действительно так?

Лоренс принялся сосредоточенно размешивать кофе, не решаясь поднять на жену взгляд. Руки его подрагивали. Могла ли Дженин наблюдать, как он мучается над письмом, как потом сжигает его? Догадывается ли о его содержании?

— Вот как? И что же еще он говорит?

— О, не обращай на него внимания, он всегда все выдумывает, — она пожала плечами, потом встала и поцеловала мужа.

Весь остаток дня она была весела, остроумна, жизнерадостна и неизменно отказывалась возвращаться к разговору о Родерике Джемьесоне.

В ту ночь Лоренс проснулся и увидел, как Дженин крадучись спускается по лестнице. Он также выскользнул из кровати и спустился в гостиную, где, невидимый в темноте, остановился в дверях.

При помощи бумаги и щепы Дженин растопила камин, ставший единственным источником света в комнате. Смеясь, она разговаривала сама с собой; хрустальный стакан мирно покоился рядом с доской.

Голос у нее был очень низкий, и ему на мгновение даже показалось, что говорит кто-то другой, хотя он так и не разобрал ни единого слова. Лоренс поймал себя на мысли, что это вообще не был шепот жены, а просто шелест листвы на ветру за окном, хотя он и видел, как шевелятся ее губы, а в глазах поблескивает живое пламя, которого ему уже давно не приходилось замечать. В отличие от той притворной оживленности, которая характеризовала ее поведение на протяжении всего дня, на сей раз ей, похоже, было действительно весело.

На ней были прозрачная ночная рубашка и гармонировавший по тону просторный пеньюар с широкими рукавами и зауженный в талии, а воротник перехватывала голубая ленточка. На какое-то мгновение она со смущенным видом обхватила шею руками, словно кто-то невидимый, но стоящий рядом, попытался развязать шелковую полоску.

Потом она что-то проговорила поддразнивающим тоном и покачала головой, словно отрицая или отказываясь от чего-то.

Лоренс почувствовал, что она вот-вот встанет и побежит, а потому решил заблаговременно вернуться в постель — сердце его учащенно билось, а голову раскалывала неожиданно нахлынувшая нестерпимая боль.

Спустя несколько минут неслышно пришла Дженин — он заметил, что к ней снова вернулась былая усталость. Когда она легла, Лоренс отчетливо ощутил, до какой степени она вымоталась.

Что бы это ни было, в данном случае речь не могла идти о какой-то игре или роли — ею овладело неведомое ему чувство.

Позже, уже во сне, она несколько раз прошептала: «Беги! Беги! Беги!», после чего слабо застонала и ее голова скатилась с подушки.

На следующее утро Лоренс написал обо всем случившемся доктору и, не доверяя письмо Трисе, сам отнес его на почту.

В своем ответном послании врач предписывал ему немедленно привезти Дженин в столицу для продолжения курса лечения. Кроме того, он в довольно жесткой форме напомнил Лоренсу, что с самого начала не хотел отпускать Дженин, поскольку отнюдь не считал ее выздоровевшей. Лоренс с отчаянием просил его совета, но доктор так ничего ему и не порекомендовал, а лишь написал, чтобы они немедленно возвращались в Вашингтон.

В течение целого часа Лоренс неотрывно смотрел на свою чековую книжку — ему не надо было открывать ее, чтобы узнать, что в ней написано.

Он подошел к окну, чтобы посмотреть, где Дженин. Дом был окружен мягкой зеленой лужайкой, но жена часто предпочитала гулять на противоположном берегу реки, бродя в зарослях высокой травы. Иногда она пропадала там часами — может, в глубине этих дебрей она встречалась с Родериком Джемьесоном?

Он невольно сжал кулаки. Неужели ее вздорная забава заразила и его самого? Ведь она вела себя так, словно у нее на самом доле имелся тайный любовник.

Никогда еще жена не казалась ему такой очаровательной и прекрасной. Все ее естество словно заполняла внутренняя целостность; ей уже не докучали, как прежде, бесконечные копания в себе, самообвинения и неудовлетворенные амбиции, которые улетучивались столь же скоро, как и возникали, оставляя в душе лишь осадок горечи и поражения.

Сейчас она ступала с гордым видом, почти надменно, в ее движениях не ощущалось прежних нервных жестов, резких стартов и внезапных остановок, которые присутствовали на ранних этапах развития болезни.

Он вынул письмо доктора, намереваясь ответить на него, но тут же снова с безнадежным видом сунул его в карман, после чего приступил к работе, стараясь вытеснить из своего сознания соблазны вирджинского лета, жаркое голубое небо, аромат жимолости, а заодно и образ жены, бродящей где-то в густых зарослях леса.

Так он проработал всю вторую половину дня и, вконец вымотавшись, сел ужинать. Дженин — вся задумчивая и мечтательная — разложила еду на их изящном фарфоровом сервизе и зажгла свечи.

К своему удивлению, Лоренс заметил, что она пьет из того самого хрустального стакана, которым пользовалась при игре на доске, и почти постоянно сжимает его в своей ладони. Она почти ничего не ела, но беспрестанно пила, нежно касаясь губами хрустального края сосуда.