Рассказы - [11]

А к первому марта снова вернулся. У матери случился сердечный приступ. С тех пор она так и не поправилась. Ее кровать перенесли на первый этаж, в заднюю комнатку, уставили пузырьками стол, рядом легли Библия и молитвенник. В хорошие дни она усаживалась, опираясь на подушки, в большое плетеное кресло и неотрывно смотрела: летом — в окно, зимой — в огонь. Болтон не отходил от нее. Чаще всего он готовил лекарство.

— Оно не противное, совсем не противное, — говорила она, — когда ты мне его даешь. — И улыбалась из подушек.

После приступа она даже похорошела: моложавая, посвежевшая, ясноглазая, по-девичьи застенчивая, со щек сошел желтый налет — такой, наверное, была она в те времена, когда за ней начал ухаживать майор Саймон Лавхарт, ветеран с изувеченной ногой.

Болтон продолжал заниматься, читал отцовские книги, брал книги у профессора Дартера, выписывал из Нашвилла или Луисвилла. Когда на следующее лето Сэм Джексон приехал из Суони, он подверг его искусному допросу и решил: Я изучил больше, чем Сэм. Я знаю больше Сэма. В то лето он ходил на вечеринки, но всегда возвращался домой рано — дать матери лекарство. Потом он уходил читать к себе в комнату или, если было не слишком жарко, на просторный чердак, откуда слышна была из-за деревьев музыка и видны огоньки японских фонариков, развешанных над лужайкой на холме.

В конце лета мать решила, что он должен вернуться в Суони. Не сейчас, а на второй семестр.

— Я хочу, чтобы ты поехал, — сказала она. — Хочу, чтобы ты был счастлив. Ради тебя, сын, я сошла в долину смертной тени, и я хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я знаю больше, чем Сэм Джексон, — ответил он, встал и вышел из комнаты.

Прошло еще четыре года; с каждыми летними и рождественскими каникулами он все реже ходил на вечеринки: сплошь новые лица, знакомые парни и девушки женились и остепенялись либо вообще уезжали. Он не находил общего языка с парнями младше себя, а юные девушки казались ему чужестранками. И он им был чужой, долговязый молодой мужчина с редеющими черными волосами, в опрятной старомодной одежде, всегда как-то криво висящей на нервном теле. Чаще других он общался с профессором Дартером. И с Сарой Дартер.

Он думал, что влюблен в Сару — тонкую нервную девушку с напряженным взглядом больших черных глаз и мертвенно-белым лицом. По виду она легко могла сойти за его сестру. Она была на два года старше. С ней ему было легко. Он писал стихи и посылал ей по почте. А оставшись одни в гостиной профессора Дартера, они, пока Болтон не уходил давать матери лекарство, жадно льнули друг к другу и, прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре шарканье профессорских шагов, целовались отчаянно и горько.

Он писал книгу. Точнее, собирался писать книгу. Об истории округа Каррадерс.

— Болтон пишет книгу, — доверительно сообщала миссис Лавхарт епископальным дамам, по заведенному порядку навещавшим ее.

И если мужья этих дам заговаривали, что пора бы Лавхартову парню найти работу; пожилая дама наверняка ведь проживает свой капитал; у Саймона деньги водились, но на всю жизнь их не хватит, — то жены отвечали, что Болтон пишет книгу. Это все объясняло. Он начал выступать с сообщениями в бардсвилльском Дамском научном клубе и в Мужском библейском обществе Святого Луки. Бардсвилльская «Гэзет» каждый раз отмечала: «Мистер Болтон Лавхарт, один из наших многообещающих молодых авторов…»

Болтон и работу нашел. Он стал преподавать в академии профессора Дартера. Они с Сарой условились, что поженятся. Когда все наладится. А потом профессор Дартер умер.

Денег он не оставил. Лишь дом и закладную на него да небольшую сумму, чтобы скромно положить его в землю. Оставшуюся часть года академию возглавлял Болтон. Сара теперь часто плакала, и Болтон как мог утешал ее. Но однажды, когда, обняв, он хотел было ее поцеловать, она вдруг злобно, сжатыми кулаками, ударила его в грудь и зашлась в яростном крике — он так и не понял почему.

Месяц потом она была очень спокойна и, когда он ее навещал, позволяла себя ласкать, часто дыша и глядя в пространство. А как-то вечером сказала:

— Пригласи специалиста, пусть осмотрит твою мать.

— Но доктор Джордан, он…

Она оборвала его:

— Если ты этого не сделаешь, я за тебя не выйду.

Он пошел к доктору Джордану.

— Сынок, — сказал доктор, — я не буду против, если ты кого-нибудь пригласишь. Я всего лишь старый провинциальный врач, и я не обижусь. Сердце вообще-то — забавная штука. Не то что аппендицит, столбняк или там огнестрельная рана. Сердце — оно в самой середке у человека, у женщины в данном случае, и оно, так сказать, и есть сам человек. Так сказать.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Болтон.

Доктор пристально посмотрел на молодого человека. Потом пожал плечами.

— Ничего, — ответил он. — Просто так говорится. В том смысле, что врач мало что понимает. По крайней мере, старый провинциальный врач вроде меня, в городке вроде нашего Бардсвилла.

— Так вы пригласите специалиста?

— Сынок, — отозвался доктор, — я не обижусь. В тот раз я пытался пытался, насколько помню, два или три раза, — твоя мать и слышать ничего не захотела. Чуть не съела меня. Сказала, что…