Рассказы - [70]

Даже в этот неправдоподобно ясный и солнечный рождественский вечер 1949 года ряды одноэтажных бунгало и больших муниципальных домов взирали на мир холодно и неодобрительно. Дом Слейтеров был в самом конце улицы, и из него открывался вид на обширную заболоченную равнину, где местами поблескивала грязная речушка или чернел одинокий полусгнивший дуб-великан, а вдалеке угадывались пунцовые крыши еще одного «нового города».

Заметив, как сумрачно неподвижен Рэй, Кэрола немедленно взяла его под руку и заговорила про «их вид». В своем новом синем платье с красным кожаным поясом она была совершенно уверена в себе. Даже губная помада на сей раз верного оттенка, подумала она, и ни в чем не сквозит та неискоренимая угловатость — плод сурового баптистского воспитания, — сознание которой всегда терзало ее в гостях у Шийлы.

В этом, столь непривычном для нее бодро-уверенном настроении Кэрола еще сильнее ощутила гордость за их домик, так чудесно расположенный, «почти на лоне природы». Но при свежем взгляде на безликую пустошь даже у нее в душе сквозь завесу бойкой болтовни чуть-чуть дохнуло грустью и отчаянием. Это легкое дуновение она отогнала прочь порывом заботы о муже.

— А у тебя не жар, дорогой? — спросила она, приложив прохладную ладонь к его лбу.

Рэй только вынул изо рта трубку и сказал:

— Нет.

Больше всего на свете Кэрола боялась показаться излишне суетливой и назойливой — эти качества ей были слишком знакомы с детства, — так что она решила продолжить веселое щебетанье: Рэй знает свою милую говорунью. Она так рада, что они идут к Эрику и Шийле, это настоящие друзья, только дай бог, чтобы не зашла речь о политике…

Вообще так удачно, что их совместная жизнь началась именно здесь, думала она, шагая по тропинке вдоль болота. Они, правда, не знают никого из соседей, хотя и прожили тут с год, но по крайней мере, никто не сплетничает и не лезет в чужие дела, как в деревне, где она выросла. Да, идеальное место для молодой семьи — если только не остаться тут навеки. Это, впрочем, не грозит, заключила она, взглянув на высокую, статную фигуру Рэя, на его резко очерченное лицо и серьезные немигающие голубые глаза: сотрудник министерства и без пяти минут обладатель диплома с отличием.

Как бы вторя этим мыслям, голос Рэя прервал ее болтовню о первых словах малышки Дидри.

— Я подал документы на должность инспектора, — сказал он, и голос его прозвучал как всегда твердо и отчетливо, но чуть громче обычного: ему хотелось заглушить приступ меланхолии. — Я еще успею получить диплом и сдать в июне экзамен на присвоение категории. Но это будет последний льготный прием, так что лучше иметь запасной вариант. Не говори ничего Эрику. У него какая-то навязчивая идея, что надо оставаться в техническом звене, пока не примут новое требование об арбитраже. По его словам, это вопрос социальной этики, как будто это что-нибудь значит. Он такой идеалист. Мы получим от министерства финансов ровно столько, сколько оно может нам дать, а сейчас оно и так дает все что может. Не дай бог, он сегодня опять заведется. Такие права, сякие права — все на уровне Тома Пейна[44]. Их надо бы свести с моим стариком. Ты видела его последнее письмо? Он теперь увлекся Кейром Харди[45], и мы, значит, уже не «боевая партия». А сам он такой боевой, что некогда матери по дому помочь.

Кэрола взяла его за локоть.

— Знаю, милый, — сказала она, и откуда-то из глубины детских лет до нее донесся по-баптистски суровый голос матери. С вызовом поджав губки, она проговорила: — Разумеется, мы убежденные лейбористы. Только зачем об этом кричать?

Они дошли до края поля и вступили на тропинку, обрамленную густым кустарником: некогда здесь была викторианская усадьба. Сквозь одичавшие заросли рододендронов и лавровых кустов была видна улица и бетонно-белый ряд домов и витрин, сверкающих в последних солнечных лучах: кафе, отделение банка, мебельный магазин, салон красоты мадам Ивонны.

Наконец они свернули на усыпанную гравием дорожку, которая вела к небольшому дому, построенному в начале века. На лужайке цвели розы, но незастекленная оранжерея имела заброшенный вид. Верхний этаж дома — из дерева и камня — был выкрашен в решительные черно-белые тона; над крыльцом висел кованый железный фонарь. Рэй внезапно прервал свои громкие рассуждения о будущем, его тонкие губы и отважные глаза вновь отразили страдание, но тут же сложились в условно-компанейскую мину.

— Сейчас бы в самый раз чего-нибудь выпить, — произнес он, на что Кэрола, хихикнув, ответила:

— Надеюсь, Шийла хоть немного разбавит свои коктейли — помнишь, какие они были крепкие в прошлый раз?

Но Шийла, конечно, не пожалела спиртного. Пить так пить — гласил один из незыблемых принципов в кругу богатых дельцов, к которому принадлежали ее родители: их взгляды на жизнь она изо всех сил старалась отмести прочь — но безуспешно. В ней соединились черты трех поколений преуспевающих коммерсантов: ее простое черное платье и изысканный шарфик говорили о вкусе, приобретенном в дорогой частной школе и в Кембридже, что-то в слишком тщательно поставленном голосе напоминало отчаянные попытки матери пробиться в провинциальный свет, а глубоко запрятанная вульгарность была прямым отзвуком крутого и беспардонного нрава ее бабки — буржуа в первом поколении.