Рассказы - [48]

— Понимаете, в завещании сказано: «Поместить в тон зале, в которой они будут принимать гостей». Но это не значит, что вы обязаны принимать гостей в присутствии этих чудовищ больше, чем один раз. После ужасно нудных разглагольствований юристы признали, что я прав. А на этот единственный вечер, котик Изабелла, мы устроим антураж под стать чудовищам: все будет сплошь гниль и мертвечина. Пусть твой первый большой прием называется «Totentanz». Как раз то, что нужно для блистательного начала. А потом упрячешь эту мерзость подальше, и все снова будет как у людей.

* * *

«Totentanz» был величайшим, но — увы! — последним триумфом Изабеллы. Огромная гостиная утопала в полотнищах черной и пурпурной ткани, превосходно оттенявшей белые монументы и надгробия поменьше, изготовленные по специальному заказу. Официанты и бармены были одеты белыми скелетами и плакальщиками викторианского образца с черными страусовыми перьями на шляпах. Камин был отделан под печь крематория, столы и стулья являли собой гробы из различных сортов дерева. В результате тщательного исследования нотных архивов была отобрана похоронная музыка всех времен и народов. Известное еврейское контральто завывало, как целое гетто, африканец отбивал на тамтаме ритм человеческих жертвоприношений, ирландский тенор выводил поминальные песни, которые невозможно было слушать без слез. Об ужине возвестил горн, протрубивший вечернюю зарю; к разъезду гостей были поданы катафалки.

Некоторые из костюмов были чрезвычайно оригинальны. Миссис Мул явилась в банальном, но весьма подходящем облике вампира. Леди Мод, повязав волосы платком и накинув бесформенную хламиду, оказалась поразительно похожей на Марию-Антуанетту, обритую перед гильотиной. Профессор Кадавр в образе «Пожирателя трупов» смотрелся не хуже Бориса Карлова; вечер был явно по душе профессору: его по-змеиному узкие глаза бегали из стороны в сторону, скользя по трупным одеждам юных красоток, и под конец он пришел в столь крайнее возбуждение, что Изабелла с большой тревогой отпустила его домой одного. Гай хотел было явиться Офелией с картины Миллея, но передумал, вспомнив о печальной судьбе действительной натурщицы. Вместо этого он восхитительно представил «Самоубийство Чаттертона», изобразив мраморно-белое лицо в обрамлении ниспадающих кудрей. В разгар приема Изабелле показалось, что Гай чем-то опечален, но в ответ на ее участливый вопрос он рассеянно проговорил: «Все хорошо, детка! Видать, слегка потянуло в „покойный мрак могилы“. Вообще говоря, все это веселье — порядочная гадость, а?» Но увидев, как омрачилось ее лицо, он добавил: «Ты не волнуйся, котик, твое дело сделано». И впрямь Изабелла была слишком счастлива, чтобы думать о других. Проводив последних гостей, она несколько часов кряду с наслаждением колола памятники молотком, негромко напевая: «Дядюшка и тетушка, я вас одолела, к своему Создателю отправляйтесь смело».

* * *

Гай отворил дверь своей элегантной однокомнатной квартирки, чувствуя глубокую усталость и приближение старости. Скоро он не нужен будет Изабелле: ее ждут сферы, в которые он не вхож. Вокруг так много действительно молодых людей, обладающих его талантами и способных довести до конца то, что он бросит на полпути от скуки или усталости. Неожиданно он увидел на коврике перед дверью конверт, надписанный знакомой полуграмотной рукой. На мгновенье у него закружилась голова, и он прислонился к стене. Долго ли еще он будет в состоянии платить? На этот раз, возможно, выручит Изабелла — все-таки своим успехом она прежде всего обязана ему, — но это ускорит их неминуемый разрыв. И даже если он найдет в себе мужество, чтобы устроить это дело, сколько еще будет таких полуграмотных требований, изложенных не одной знакомой рукой, сколько еще раз былые увлечения обернутся страхом? Он долго лежал в глубокой зеленой ванне, потом сидел перед своим трельяжем, совершая сложный обряд притираний и присыпок. Наконец он надел малиновый с белым халат и повесил в шкаф парик и костюм Чаттертона. Как бы ему хотелось, чтобы Чаттертон был рядом, чтобы поговорил с ним! Подойдя к белому шкафчику, он достал склянку с люминалом. «В такие минуты, — произнес он вслух, — одно спасение — тройная доза».

Леди Мод получила от приема колоссальное удовольствие. Бифштексы «Аутодафе» удались на славу, и Изабелла постаралась, чтобы старушка всего вкусила вдоволь. Теперь леди Мод сидела на краю своей обширной двуспальной кровати, распустив седые волосы по плечам и болтая толстыми белыми ногами со вздутыми голубыми венами. Осетровая икра, курица под майонезом и омлет «Сюрприз» давали о себе знать, но несварение желудка всегда вызывало у нее лишь новый приступ голода. Вдруг она вспомнила, что в кладовой есть паштет из дичи. Набросив старый розовый стеганый халат, она на цыпочках отправилась вниз по лестнице: нехорошо, если услышит Дэнби или его жена, перед слугами порой имеешь такой глупый вид. Но открыв дверь кладовой, она к ужасу своему обнаружила, что кто-то ее опередил: чудесный, жирный паштет из дичи исчез. Бедная обманутая женщина не долго искала вора. Едва войдя на кухню, она увидела, что за столом, шумно уминая паштет, сидит очень молодой человек с длинными светлыми волосами, в красной с синим клетчатой рубашке и белом шелковым галстуке с изображением купающихся красавиц; по его виду можно было предположить, что он страдает аденоидами. Леди Мод много читала в своих любимых газетах о жуликах и ворах и потому не слишком удивилась. Если бы в эту минуту он выгребал из буфета столовое серебро, она в страхе ретировалась бы, но в данной ситуации она испытала лишь прилив гнева. Казалось, весь социальный фундамент ее существования зашатался от беззастенчивого пожирания ее любимого блюда. Она ринулась вперед с криком о помощи. Незнакомец, еще почти подросток, был крайне напуган. Он наотмашь ударил ее тяжелым железным ломом. Леди Мод навзничь повалилась на стол и замерла, почти без сознания, в быстро растущей луже крови. Совсем обезумев, мальчишка схватил кухонный топор и несколькими сильными ударами отделил ее голову от туловища. Она умерла, как королева.