Рассказы - [13]

Шрифт
Интервал

Жесткий, капризный голосок Стеллы Хеннеси вторгся в их грезы.

— А я и не знала, что вы социалистка, миссис Тэлфорд-Рич, — сказала она, и глаза ее были не глаза, а удивленные голубые шарики. — Вы, я вижу, твердо вознамерились сломать классовые барьеры. Надо будет и мне принять новогоднее решение — по проблемам труда, — добавила она сухо и бросила на Тома взгляд презрительный и угрожающий.

Однако еще до конца праздника Стеллу Хеннеси ждали и более серьезные неприятности с персоналом. Четверть часа спустя направляясь к себе в контору, она шла мимо маленькой гостиной в пристройке. Через приоткрытую дверь, в слабом свете, падавшем из окна, она увидела две фигуры — Глория на диване, а поперек ее Брюс, у нее платье совсем съехало с плеч, и он ласкает ее полные обнаженные груди. Стелла отпрянула от двери, чтобы ее не заметили. У Глории вырвался пьяный смешок.

— Небось, вы так и с мамашей Хеннеси забавляетесь.

Брюс икнул.

— Да ну ее, старую корову. По мне, лучше из кокосового ореха молоко выжимать.

У Стеллы тошнота подступила к горлу: боже мой, да стоит ли терпеть эту каторгу даже ради того, чтобы Поль мог окончить курс в Мальверне.

— «Если это вина, тогда я виновен, виновен в любви к тебе», — промурлыкал Том своим вкрадчивым ирландским тенорком.

— Красив до неприличия, — сказала Клер. В конце концов, ни леди Чаттерли, ни жена Пентефрия не уронили себя в глазах общества. А чем она хуже?

— Вы ослепительны, вы бесконечно прекрасны, — отозвался Том. Это было та-к похоже на кино, что собственные слова безудержно увлекали его все дальше. — Чтобы такая красота пропадала даром — да это преступление, — продолжал он. И в Клер, прорываясь сквозь наслоения снобизма и наигранной пресыщенности, развевая даже плотные облака жалости к себе, столько лет обволакивавшие ее чувства, стало просыпаться желание. Как часто она уверяла других, что одевается элегантно только для собственного удовольствия, все это ложь, чепуха, куда приятнее одеваться элегантно, чтобы доставить удовольствие мужчине.

— Можно я к вам приду ночью? — хрипло спросил Том, но тут же с огорчением сообразил, что она ведь спит в одном номере с Брюсом. — Я вам покажу, где меня найти, где мы вкусим блаженства.

Клер улыбнулась ему сквозь счастливые слезы.

— Может быть, — сказал она. — Может быть.

Сэр Чарльз через всю комнату запустил серпантином в рассыльного. «Страх не сумел спастись, любовь догнать сумела», — затянул он, но на этот раз Фрэнсис Томпсон оказался неправ: в следующую минуту рассыльный улизнул через обитую зеленым сукном дверь в служебные помещения.

— Что ж ты не танцуешь, Руби, — сказала старая миссис Манн. — И смотри-ка, милочка, твое бандо съехало набок.

— А пропади оно пропадом! — крикнула Руби и, сдернув бандо с головы, швырнула его на колени матери. — Я за весь этот чертов вечер ни разу не танцевала! — И в слезах выбежала из комнаты.

— Я сразу заметила, что у Руби сегодня нервы пошаливают, — сказала ее приятельница Инид.

Из буфетной при столовой появилась торжествующая Берта, ведя за руку совсем скисшего Грирсона. Лицо ее светилось счастьем, жизнь дала ей все, о чем она мечтала. А Грирсон был белее мела, и у парадной лестницы его вырвало.

— Подтянись! — крикнул его коллега-медик. — Прошу извинить, друзья, сейчас я его уложу, пусть проспится.

— Объяснять, как снисходительно отнеслась к вам администрация, вероятно, нет смысла, — сказала Стелла Хеннеси, и ее ротик округлился наподобие розового бутона, отчего она стала похожа на младенца, в которого вселился злобный бес. — Ваше сословие не способно на благодарность. После вашего позорного сегодняшнего поведения вам, конечно, не будет предоставлена льготная неделя, о которой все вы вечно толкуете. Я могла бы вас выгнать сейчас же, сию же минуту, но так и быть, можете убираться завтра, только с самого утра. Вы меня слышите? — Она резко повысила голос, потому что Глория как-то странно на нее смотрела. — Или так напились, что уж ничего не соображаете?

А Глории и правда впору было играть роль Пьянства в старинной аллегории. Она сидела напротив Стеллы в конторе, куда ее срочно вызвали, розовое атласное платье было разорвано и еле держалось на плечах, розовые искусственные цветы свисали на лицо вперемешку с темными кудрями, губная помада размазалась по щекам, она то и дело облизывала пересохшие губы. Но даже в таком виде она была так непростительно молода, что у Стеллы вдруг лицо перекосилось от бешенства и ревности.

— Мерзкая тварь! — это был уже истерический визг. — Вон отсюда! Вон!

Глория поднялась с вызывающим пьяным достоинством.

— Дура ты старая, — сказала она, уже не стесняясь в выражениях. — Никуда ты меня не прогонишь, и не мечтай. Я слишком много чего про тебя знаю, мое золотце, старая ты шлюха…

Брюс побрел прочь. Не очень-то приятно было слушать эту женскую перепалку за стеклянной дверью конторы. И как-то обидно показалось, что в своей ненависти друг к другу они совсем забыли о нем. Мужчине здесь делать нечего, думал он, медленно возвращаясь в гостиную.

Клер стояла у кадки с гортензией. Пробудившееся физическое желание придало жизни всем ее чертам, такой он не видел ее с первых лет их брака. Он подошел к ней.


Еще от автора Энгус Уилсон
Мир Чарльза Диккенса

Книга посвящена жизни и творчеству Чарльза Диккенса (1812–1870). «Мир Чарльза Диккенса» — работа, где каждая строка говорит об огромной осведомленности ее автора, о тщательном изучении всех новейших материалов, понадобившихся Э. Уилсону для наиболее объективного освоения сложной и противоречивой личности Ч. Диккенса. Очевидно и прекрасное знакомство с его творческим наследием. Уилсон действительно знает каждую строчку в романах своего учителя, а в данном случае той «натуры», с которой он пишет портрет.


Рекомендуем почитать
Между небом и тобой

Жо только что потерял любовь всей своей жизни. Он не может дышать. И смеяться. Даже есть не может. Без Лу все ему не в радость, даже любимый остров, на котором они поселились после женитьбы и прожили всю жизнь. Ведь Лу и была этой жизнью. А теперь ее нет. Но даже с той стороны она пытается растормошить его, да что там растормошить – усложнить его участь вдовца до предела. В своем завещании Лу объявила, что ее муж – предатель, но свой проступок он может искупить, сделав… В голове Жо теснятся ужасные предположения.


Слишком шумное одиночество

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


"Шаг влево, шаг вправо..."

1989-й год для нас, советских немцев, юбилейный: исполняется 225 лет со дня рождения нашего народа. В 1764 году первые немецкие колонисты прибыли, по приглашению царского правительства, из Германии на Волгу, и день их прибытия в пустую заволжскую степь стал днем рождения нового народа на Земле, народа, который сто пятьдесят три года назывался "российскими немцами" и теперь уже семьдесят два года носит название "советские немцы". В голой степи нашим предкам надо было как-то выжить в предстоящую зиму.


Собрание сочинений в 4 томах. Том 2

Второй том Собрания сочинений Сергея Довлатова составлен из четырех книг: «Зона» («Записки надзирателя») — вереница эпизодов из лагерной жизни в Коми АССР; «Заповедник» — повесть о пребывании в Пушкинском заповеднике бедствующего сочинителя; «Наши» — рассказы из истории довлатовского семейства; «Марш одиноких» — сборник статей об эмиграции из еженедельника «Новый американец» (Нью-Йорк), главным редактором которого Довлатов был в 1980–1982 гг.


Удар молнии. Дневник Карсона Филлипса

Карсону Филлипсу живется нелегко, но он точно знает, чего хочет от жизни: поступить в университет, стать журналистом, получить престижную должность и в конце концов добиться успеха во всем. Вот только от заветной мечты его отделяет еще целый год в школе, и пережить его не так‑то просто. Казалось бы, весь мир против Карсона, но ради цели он готов пойти на многое – даже на шантаж собственных одноклассников.


Асфальт и тени

В произведениях Валерия Казакова перед читателем предстает жесткий и жестокий мир современного мужчины. Это мир геройства и предательства, мир одиночества и молитвы, мир чиновных интриг и безудержных страстей. Особое внимание автора привлекает скрытная и циничная жизнь современной «номенклатуры», психология людей, попавших во власть.