Рассказы - [71]

Она вернулась в кабинет, ее нервы были на пределе. Как ей поступить? Может, похвалить деловода? Но тогда получится, что она приветствует его омерзительные картины. А может, возмутиться? Но кто дал ей на это право? Молчать? Она остановилась на последнем.

Но на следующий же день для нее начались настоящие мучения. Что говорят о ней у нее за спиной? Очевидно, сочувствуют, что ей приходится по восемь часов в день сидеть наедине с безумцем, рисующим такие неприличные вещи! Хотя бы не смеялись над ее несчастьем! Возможно, уже и анекдот придумали о парочке «Паскаль-Гюш»? «Ну как же, она там не скучает с таким парнем!» Мысль эта для нее была нестерпима.

Теперь мадемуазель Паскаль новыми глазами начала смотреть на своего помощника. Как это раньше она не заметила подозрительной печати распущенности на его лице? Бледный вид, мутные глаза, разве это не свидетельствовало о тяжелом похмелье после ночных разгулов, дрожащие руки — о сексуальных излишествах! А заикание — изъявление настоящей страсти. Ах! Она представляла его в мастерской, забитом арабскими пуфами, кадильницами, в которых воскуряются ароматические травы, и мехами, — он подправляет позу голой натурщицы и мимоходом гладит ее. А вкусив мерзкой радости с какой-то вакханкой, приходит на работу, садится напротив нее, изучает дела и мысленно еще переживает всю ночную мерзость.

Исполненная такими мыслями, мадемуазель Паскаль чувствовала липкий взгляд господина Гюша, останавливавшийся на ней, прикипавший к ней, прогуливавшийся по всей ее фигуре, будто слизень. Этот человек раздевал ее взглядом. Он смотрел на нее, как на одну из своих натурщиц.

Горячая волна била в лицо. Она ежилась на стуле, вставала, выходила в коридор. Но стоило вернуться, как мутные зрачки ее помощника снова блуждали по ней, и ей снова казалось, будто он берет над ней верх, судит, оценивает, словно рабыню на восточном базаре. «Рано или поздно, — думала она, — он попробует обесчестить меня».

И до конца рабочего дня она дрожала как осиновый лист.

Однажды утром в их комнату зашли двое рабочих из административно-хозяйственной части.

— Мсье, мы принесли вам тахту, которую вы заказывали в материальной части.

У мадемуазель Паскаль чуть не остановилось сердце. Ну и самоуверен же этот негодяй!

Она тайком взглянула на него. Еще и притворяется удивленным, уверяет, что ничего не заказывал! Правда, расспросив, они выяснили, что, действительно, рабочие ошиблись, и тахту вынесли. Но мадемуазель Паскаль не могла успокоиться до самого вечера.

С этого времени бедняжка не знала ни минуты покоя, только и думала, застывая от ужаса: «Сегодня или завтра?» Ей казалось, что господин Гюш за своим столом напрягается, будто пантера перед прыжком. Иногда он просил ее передать «рубашку» — папку, это ее приятно смущало. Такие слова, как «отказ в кредите», «заявка на поставку», раздваивались у нее в голове и приобретали новый волнующий смысл, о котором она никогда не догадывалась. Мадемуазель Паскаль запустила работу. Она больше не осмеливалась вычитывать деловоду.

Она чахла, со страхом ожидая неминуемого. Но господин Гюш никак не мог отважиться. Он играл с ней, как кот с мышью. Наконец, позвав на помощь всю свою храбрость, она спросила:

— Вы пишете с натуры?

Он прищурил глаза с гримасой сатира и ответил:

— Большую часть времени. Но бывает, я встречаю интересную модель, тогда рисую по памяти!

Без сомнения, он «рисовал ее по памяти». Наверное, ящики его стола забиты рисунками, где она изображена в таком же виде, как и те распутницы на выставке. Кто знает, он может их выставить на следующей выставке! Тогда все Министерство международных депозитов и подъездных путей увидит ее в таком виде, в каком ее никто не видел. Этого унижения ей не пережить! — думала она. Но в то же самое время какая-то неприличная радость шевелилась у нее в сердце. Вот так время проходило, и она все больше привыкала к произношению мсье Гюша. Итак, живя рядом с такой дрянью, и сам можешь заразиться. Ночью ей снились распутные сны. Ей мерещились сцены буйного разгула среди папок в министерстве. Он обращался к ней на «ты». Она, как куртизанка, гладила его волосы. Мадемуазель Паскаль просыпалась в жару и томлении. Ее приводило в отчаяние то, что он не торопился открыться. Она же спешила окунуться вместе с ним в океан бесчестья.

И вот в один прекрасный день она пришла на работу расфуфыренная, в светлом платье.

Сладким голоском она обратилась к господину Гюшу:

— Вам было бы приятно нарисовать мой портрет?

— Я никогда не рисую портреты, — ответил он.

Она совсем обмякла и обескураженно пробормотала:

— Да, я знаю: вы специалист по натурщицам.

Но господин Гюш покачал головой:

— О нет! — сказал он. — Это мой коллега Рюш из Генерального секретариата — автор тех натурщиц, которых вы видели на выставке. — И он добавил, по-детски улыбаясь: — А я рисую котят.

ОШИБКА

Я никогда его не видел. Я ничего не знал о его личной жизни и о его характере. Но одних его статей было достаточно, чтобы я искренне восхищался им. Постоянный читатель «Габиолипонтского голубого листка», я нетерпеливо ждал субботнего номера газеты с его статьей на первой странице под лаконичным и задиристым заголовком: «Сегодня — Адриен Лакель». Нужно сказать, что не только я, но и все габиолипонтцы по субботам с таким же нетерпением ожидали его статьи.