Рассказы - [60]

— Молодец! — перебил его Гвоздев.

— Обидно мне показалось, господин лейтенант. А он еще эдак попушистее сделался и говорит: "Я, господин матрос Ермаков, шутить не люблю и шутки плохо понимаю. А скажите лучше, сколько вас душ?" — "Семь, отвечаю, я уж и раньше вам сказал". — "Так вот, — говорит Ванаг, — чем так вам там сидеть и даром небо коптить, идите ко мне работать за пропитание. Авось не объедите, а работы у меня на всех на вас хватит". И посмеивается, толстая рожа, эдак неуважительно. Ах, ты, думаю, неладно как получилось. Даже в жар меня бросило. Я ему и говорю: "Мы работы не боимся, небо коптим не даром и без дела не сидим, но только мы российского флота матросы, при своей присяжной должности состоим, и в батраки к тебе идти нам невместно". И в сердцах повернулся и пошел эдак быстро, и откуда сила взялась. Он было меня окликать, а я иду, не оглядываюсь, да про себя всячески, конечно, выражаюсь.

— Это ты правильно, Ермаков, что ушел!.. Экая сволочь толстопузая! вскричал лейтенант.

— Настоящий кровопивец этот Ванаг, — продолжал Ермаков. — Отец его побогаче был прочих и отправил его в Ревель мальчонкой еще в обучение. Там он и в русском языке понаторел. Вернулся — и незнамо как через несколько лет уж все его земляки ему должны-передолжны и у него по струнке ходят. Главная их добыча рыба, да и землицей, конечно, они тоже занимаются, а остров отовсюду далеко, и сбывать им свое или что там купить трудно. Так этот Ванаг судно себе завел. Все, что им требуется, на этом судне привозит, других купцов отвадил и так земляками своими овладел, что только диву даешься…

— Ну, черт с ним, с Ванагом!.. Как же вы из вашей беды выпутались? перебил Ермакова лейтенант.

— Ну, иду я, — можно сказать, не иду, а бегу. Вбежал я в деревню, а вечерело — все крестьянство работу покончило. Гляжу — Густ и мужики здешние на бревнах сидят, покуривают. Тут мне опять в ноги вступило, зашатало меня, и в глазах мухи, едва я до этих бревен дотащился. "Здравствуйте, говорю, почтенные". И рядом с Густом сел. Табачный дым на меня несет, и я прямо им надышаться не могу. Давно уж у нас курево кончилось. Табачку мне Густ предложил, я закурил, да и…

Ермаков в смущении остановился.

— Что же ты, продолжай, — сказал Гвоздев.

— Совестно, сударь.

— Да уж говори, чего там… Чай, я вам не чужой, не для смеха спрашиваю.

— Это точно, что, сударь, вы доподлинно нам свои. Одним словом, в глазах у меня потемнело, и все. Ничего дальше не помню. Всхоманулся я, ан лежу на травке, ворот расстегнут, и мать Густа мне какое-то питье в рот льет, а Густ мне голову поддерживает. Страм-с. Я, натурально, поднимаюсь, а они не дают. "Лежи, говорят, обожди малость". Ну, понятно, что да почему, слово за слово. Рассказал я Густу свою на Ванага обиду, он даже с лица потемнел. "Да, говорит, он нехороший человек. Он любит чужая беда на своя польза повернуть. Мы все от него вот такими слезами плачем", — и на пальцах наказал, какими. Ну, Густ человек хороший, еще при крушении от него много хорошего мы видали, да и после, как уехали вы, хорошо мы с ним ладили и с прочими тоже, хотя они и по-русски не разумели, но кое-как мы друг друга понимали. Ну вот, я Густу нашу беседу и рассказал. "Боюсь, кабы матросишки мои с голоду не перемерли, говорю, нескладно ведь эдак получается". Да и задумался. А Густ что-то своим: "гыр-гыр", они ему в ответ. Много они не говорят, сами знаете. Слова два-три скажут, помолчат, дым пустят из-под усов и опять два слова скажут. Разговор у них не бойкий. Вот они так промеж себя что-то побуркотали, а потом Густ мне говорит: "Мы решили вам немножко помогать. Вы люди добрые. Мы от вас-де зла не видали, и нам неохота, чтобы вы тут померли. Дадим мы вам муки, крупы, соленой рыбы и капусты. Сможете отдадите, а нагревать руки на чужой беде — стыдно". Ну, что тут говорить. Я, конечно, помолчал, подумал. Как быть? В землю смотрю, а она, матушка, молчит, не отвечает. Самому надо решать. Встал я, шапку снял и поклонился им. Ну, они смеются, сами доброму делу рады и по плечу меня хлопают. "Нитшего, нитшего"… Это слово они все знали. "Что ж, — думаю я про себя, — возьму пищу, авось это не зазорно. В долгу мы у них не останемся". И верно. Пищу мы взяли. Ну, ясное дело, от еды повеселели, кто и помирать собрался, враз передумал. И вот смекаю я: как бы мне добрым людям тоже чем-ничем помочь. Близко уж осеннее время, а корабля, заметьте, все нет.

— Да уж как не заметить, — усмехнулся Гвоздев

— То-то вот и оно, — продолжал Ермаков. — А у них осенью самый рыбный лов, им они и держатся. Вот тут-то им Ванаг главный свой капкан и приготовил.

— Какой же капкан?

— А вот, сударь, какой. На всю деревню у них было два бота. Один у Густа, один еще у одного. Ну, вот они на паях брали остальных и ходили на путину, а рыбу поневоле сдавали Ванагу. Но тому, вишь ты, этого мало. Боты от времени оба так обветшали, что чинить их уже нельзя, — латай не латай, а текут, как старые лоханки, и ходить на них в море рисково. А на острове починить бот кой-как могут, а новый сделать — никак. На этом-то их Ванаг и поймал. Купил он неведомо где бот, новый, отличный, и ждет-пождет, когда те два совсем на слом пойдут, — вот тогда-то земляки у него в руках и со всеми их потрохами. Хоть веревки из них вей. Они ему и за четверть улова в охотку в море пойдут, потому как им без рыбы погибель. Ну, мы мозги раскинули и порешили людей выручить. Они нас — мы их. Петров, Нефедов да и я грешный, нам не в диковинку бот построить, была бы только пропорция