Рассказы - [61]
— Смотри ты, какие, — улыбаясь, сказал Гвоздев. — Значит, и сами не пропали и людей выручили?
— Выходит, вроде этого, — продолжал Ермаков. — Ну конечно, на этот год мы судна уж и не ждали, а жить между тем надо. Задумался я. А Маметкул мне и говорит: "Иваныч, чем жить-то будем?" — "Загвоздка", — отвечаю я ему. "То и оно", — и показывает он мне вот этот ложок.
Ермаков указал мичману на долину между склоном мыса и дюнами.
— "Тут вот, Иваныч, — говорит мне Маметкул, — больно земля хороша, и немало этой земли. Всех нас она прокормить может". Я и смекаю: верно ведь. Спросил я Густа: чья это земля? Оказалось, можно нам ее засеять без помехи. Вот мы с осени и взялись ее обрабатывать. Сами надеемся, что не иначе как весною придет за нами судно, а сами, горячо раз уж хлебнув, второй раз не хотим. Думаем: лучше мы потом наше поле и огород Густу отдадим, чем второй раз голодною смертью помирать. А тут еще пришла путина, а Пупков и Финогеша у нас архангельские, все это рыболовство знают, и напасли они нам рыбы на всю зиму. Густ с товарищами за наши труды нас благодарят, нам мучицы дали и семян на посев. Смотрю — не пропадем. А тут увидали жители, как Петров ловко из дерева режет, и то один просит — ему наличники, то другой — карниз узорчатый взрезать, и, конечно, — кто сальца, кто мясца, кто крупы какой-нибудь. Петров парень добрый, все отдает на общий кошт. И все гладко. Мы, значит, здешним, — чем можем: там скосить, обмолотить, чтобы дожди хлеб им не сгубили, они нам. И все добрым порядком, без всякой зависти, никому не обидно. Один только Ванаг до того злится, что даже два раза ему цирюльник дурную кровь спущал. Вот так наша жизнь на лад пошла, Аникита Тимофеич, и так мы сами себе пропитание добывали. Думается мне, что на свое звание пятна не положили мы. Судите сами, а я не знаю.
— Нет, Иваныч, — ответил Гвоздев. — Я полагаю, что вы достойно жили и пятна на вас нет.
Ермаков помолчал, потупясь, потом поднял голову и широко улыбнулся.
— Ну, спасибо вам, сударь, сняли вы с моей души немалую тяжесть, сказал он. — Дозвольте еще табачку.
— Бери, брат, бери, — с готовностью открыл ему свой кисет Гвоздев. Бери и рассказывай теперь, как вы от недобрых людей оружием отбились.
Ермаков рассказал Гвоздеву, как еще через одну весну пришел к острову корабль. Он описал радость свою и товарищей своих при виде русского флага и русской одежды матросов. Когда Ермаков сказал, что, подбежав к берегу, он рядом с кривоглазым, страшным офицером увидел князя, Гвоздев вздрогнул и схватил его за руку.
— Постой, что ты говоришь?! — вскричал он. — Да ты не ошибся?
— Что вы, Аникита Тимофеич, — укоризненно отвечал Ермаков и, как бы что-то сообразив, добавил: — Я ведь не пьющий.
— Да, да… Глупости, конечно… Ошибиться в этом случае ты не мог, сказал Гвоздев. — Это, видно, я, брат, ошибся, доверился — и ошибся… Впрочем, рассказывай дальше!
Ермаков с удивлением посмотрел на Гвоздева и продолжал свой рассказ о предательском поведении князя и его спутников. Гвоздев слушал, сурово нахмурясь, мрачно глядя в одну точку. Его жгла и сверлила мысль: "Пожалел… Пожалел… Выпустил гадину на волю. А ежели бы замысел князя и его соучастника удался, что тогда? Пулю в лоб, и только…"
Ермаков рассказал обо всем происшествии, умолчав только, что целый месяц был без памяти и на волосок от смерти. Он представил дело так, будто рана его оказалась легкой, и с почтительной любовью вспоминал, как самоотверженно выхаживала его мать Густа.
— Но вот и лето минуло. Началась осень, — продолжал он. — Ночи пошли все длиннее да темнее. Ох, думаю, вернутся наши друзья опять с нами повидаться, надо остеречься. А я еще весною взял себе у Густа щенка — вот эту самую Жучку-с. Стал я думать, как бы нам, самое главное, так сделать, чтобы неприятель нас ночью врасплох не взял. Днем-то еще ничего. У нас днем на мысу на вершине часовой стоял, и ему видно всякое судно, что к острову идет. А вот ночью дело другое. Я и так и сяк думаю, но, как говорится, ум хорошо, а два лучше, а нас, сударь, семь душ. Вот мы и надумали один одно, другой другое.
Маметкул придумал пониже рва, саженей на пятьдесят — шестьдесят, протянуть по земле канат и к нему навешать жестянок, вроде бубенчиков. Ежели кто в темноте будет подбираться, обязательно споткнется и зашумит. А Нефедов пушки навел акурат на это место. Чуть звон, то мы картечью, а там пожалуйте к нам и дальше на угощение. Финогеша придумал, чтобы нам внизу, по сторонам, на подступах к валу, факелы сделать, а Петров к этим факелам подвел такое устройство, как на фейерверках в Петербурге. Чтобы они враз засверкали. Намудрили столько, что самим смешно, ну, чисто детишки играемся… Только, поди ж ты, пригодилось нам это устройство. В октябре было дело, в самое глухое время. Стоял на часах Петров. А Жучку я так приучил, чтобы она ночь коротала подле часового, на валу. А от часового у нас был шкертик
