Рассказы - [37]

Весь вопрос был в том, как направить судно именно туда, в этот узкий проход. Если поставить штормовой парус и обрубить канаты, то можно было добиться только того, что бригантина пошла бы к мысу Люзе. Но успеть сделать поворот, чтобы судно точно направилось в узкое место, указываемое костром, при этом ветре и волнении было невозможно. А тогда бригантину ждала бы еще более верная гибель на камнях у отвесной стены мыса. Однако это был единственный шанс на спасение.

Устав разрешал в опасном положении призывать всю команду для совета, и мичман решил поступить по этому правилу. Он уже хотел приказать, чтоб все люди собрались на шканцах, но на полуют поднялись Ермаков и Иванов.

— Аникита Тимофеич, — сказал боцман. — Дозвольте нам от команды иметь с вами разговор…

— Говорите, братцы, я и сам хотел сейчас созвать матросов, — отвечал мичман.

Оба моряка стояли перед мичманом, цепко удерживаясь привычными ногами на взлетающей и опускающейся палубе. Они никак не походили друг на друга пожилой боцман, могучий, крепкий, с грубым лицом и короткими русыми волосами, и высокий, стройный матрос с черными, мокрыми кудрями, сваливающимися на лоб, — но что-то общее было в их решительных, смелых глазах и в выражении лиц.

— Хотели спросить вас, Аникита Тимофеич, что будете делать, потому как на вас вся наша надежда, — отвечал мичману Ермаков. Боцман только молча кивнул головою.

— Дело такое, что надо выбрасываться на берег, — отвечал мичман. — И обязательно потрафить вон туда, — указал он рукой в сторону костра.

Оба моряка согласно кивнули головами.

— Вот только я сомневаюсь, что не успеем развернуться. Нанесет нас или на буруны, или на мыс… Трудно при таком волнении и ветре угадать в узкость.

— Дозвольте мне сказать, — выступил вперед Ермаков.

— Говори.

— А что ежели нам бросить с кормы стоп-анкер[43], когда мы будем аккурат против узкости? Нас само по себе волною развернет, носом на узкость, а тогда канат потравить, — так и проскочим до самого песочку. А там сразу мачты рубить… А кормовой якорь не подымать, чтоб нас на мели прибоем не положило набок.

Боцман одобрительно кивал головою.

— Правильно, Ермаков, молодец! — сказал Гвоздев. — Я тоже так думал, да вот загвоздка: достанем мы тут дно? На карте ничего нет…

— Достанем, — убежденно сказал Капитон. — Вода сама себя оказывает, тут не глыбко… Гляньте сами.

— Ну, братцы, собирайте команду! — решительно сказал Гвоздев. — Я им все дело объясню. Запасной стоп-анкер на корму, канаты рубить — и в паруса!

— Есть! — отвечали оба моряка, оживившись.

Гвоздев объявил о принятом решении капитану, но тот просил делать все без него, как хотят, а его отвести поскорее в каюту.

— Я, видно, тоже душу богу отдам и без пистолета, — жалобно добавил Борода-Капустин, не вызвав никакого сочувствия у мичмана.

Предоставив Борода-Капустина собственной его участи, Гвоздев спеша внес в вахтенный журнал последние записи, собрал все судовые документы и вместе с журналом тщательно спрятал у себя на груди. После этого он обратился с короткой речью к собравшейся на шканцах команде.

Он объяснил создавшееся положение и рассказал, что задумал делать. Матросы единодушно просили его командовать, обещая сделать все, как он прикажет.

Ермаков, Маметкул и еще два сильных рулевых стали к штурвалу, марсовые приготовились в одну секунду поставить штормовой парус и кливер, а боцман и часть команды начали приготавливать на корме к спуску тридцатипудовый запасной якорь.

Когда все было готово, Гвоздеву вдруг до боли в груди стало жалко "Принцессу Анну", собравшуюся в свой последний короткий рейс. Оглядывая судно затуманившимися глазами, он прощался с ним. Нужно было идти на бак и "наложить руки" на якорные канаты. По неписаным морским законам, ни один матрос не стал бы рубить мачту или канат, пока отдавший приказание офицер сам не "наложит руку". Стоя с топором в руке над канатом, мичман, обливаемый волнами, отдал команду ставить штормовой парус. Бригантина накренилась и рванулась вправо, еще сильнее натянув оба якорных каната. Ударив топором, мичман предоставил матросам кончать начатое и бегом бросился на полуют через всю палубу бригантины.

4. ГИБЕЛЬ "ПРИНЦЕССЫ АННЫ"

Когда Гвоздев добежал до полуюта, бригантина уже неслась в бейдевинд, наискось к ветру. С угрожающей быстротой вырастали утесы мыса Люзе, на которые ветер и течение неумолимо сносили бригантину.

Рулевые с трудом удерживали судно на курсе. Капитон Иванов и несколько матросов с ганшпугами в руках стояли над кормовым якорем, готовые по первому знаку Гвоздева обрушить его в волны.

Нужно было очень точно определить этот важнейший момент всего маневра, а это было нелегко.

Размахи качки, ветер, удары волн, обдающие потоками воды даже полуют, — все это рассеивало внимание. Но вот мичман махнул рукою, и якорь упал за борт. Канат, свернутый в бухту, разворачивался кольцо за кольцом и исчезал за кормою. Теперь боцман ждал новой команды, чтобы сразу же закрепить канат на кнехтах и заставить бригантину описать полукруг, центром которого будет упавший якорь, а радиусом — вытравленный на борт канат.

Все это удалось как нельзя лучше — "Принцесса Анна" направилась носом к берегу. По знаку Гвоздева канат стали травить, и судно пошло по ветру прямо на костер, в грохочущий береговой прибой. У мачт стояли с топорами назначенные люди, чтобы, срубив их в тот момент, когда бригантина коснется дна, облегчить судно и заставить его подальше выскочить на берег. Остальная команда сгрудилась под полуютом, чтобы укрыться от падающего рангоута и снастей. Один только Борода-Капустин находился в своей каюте, но вовсе не в состоянии агонии, как можно было ожидать после его жалобных слов на палубе.