Рассказы. Том 4. Фатализм - [230]

— Вы талантливы, — мягко сказал старик. — Может быть, даже гениальны.

Вейн улыбнулся. Как всякий художник, он не был равнодушен к похвалам и уже думал о том, что скоро десять долларов окажутся у него в кармане.

— Что вы дадите мне за картину? — спросил он.

— Ничего, — неожиданно ответил старик.

Вейн не поверил своим ушам и поэтому переспросил:

— Ничего?

Старик пожал плечами.

— Я не могу заплатить вам столько, сколько она стоит, — пробормотал он. — Кроме того, картины меня не интересуют. Я занимаюсь другими вещами.

— Но это единственное, что я могу заложить, — умоляющим голосом сказал Вейн.

— Я в этом не уверен. Положите сюда картину. Подойдите ближе ко мне. Я хочу получше рассмотреть вас.

Вейн положил картину на прилавок и предстал перед стариком.

Тот впился в художника цепким взглядом.

Вейн тоже пытался смотреть старику в лицо, но единственное, что он видел, были только глаза. Очень блестящие глаза, как ножи, проникающие в темноте в глубину его существа. Это была глупая игра воображения — но, тем не менее, вполне реальная.

Старик все время что-то мягко шептал.

— Эктор Вейн, вы большой художник. Вы заслуживаете большего, чем мансарда и обыкновенная некрасивая женщина.

Вы должны быть богаты, знамениты. Я думаю… Да… Я уверен… Я смог бы дать вам все это. Богатство… Славу.

— Что вам от меня нужно? — спросил испуганно Вейн.

— Вашу душу, — спокойно и твердо ответил старик.

Ответ нисколько не удивил Вейна. После такого осмотра, проникающего в душу, читающего ее, как книгу, его уже ничто не удивляло. Глаза старика словно загипнотизировали Вейна, подчинили его себе.

— Я должен продать вам свою душу? — спросил художник машинально.

Он чувствовал, что уже не принадлежит себе.

— Нет, — ответил старик. — Вы можете заложить ее. Как обычно, на три месяца. В обмен получите славу и богатство. Все, что вы хотите. А в конце срока вы можете выкупить ваш залог.

— Каким образом?

— Напишете картину для меня. Вот и все, что я хочу… Картину.

Для моей личной коллекции. — Старик улыбнулся. — Но не будем больше об этом. Я вижу, что вы думаете, не страдаю ли я всякими чудачествами, скажем так. Приступим лучше к оформлению нашего договора. Ну, как? Вы, надеюсь, согласны?

Эктор Вейн в знак согласия медленно наклонил голову.

С этого момента события понеслись с молниеносной быстротой, память Вейна за ними не успевала. Старик выдал ему залоговую голубую квитанцию, которая была должным образом заполнена. Вейн расписался, старик сам завернул его картину, и в одну секунду Вейн снова оказался на улице. Завернутую картину он держал под рукой, а голубая квитанция лежала во внутреннем кармане плаща. Вейн потащился домой.

И только теперь до него дошло, в каком положении он оказался. Он по-прежнему был без денег, безо всего, только с распиской на голубой квитанции, выданной ему сумасшедшим стариком. Что он скажет Мари? Она будет пилить его за то, что не принес денег, а, если сказать правду, будет еще хуже — она начнет плакать. Вейн не выносил ее слез, медленно стекающих по лицу, уродливо искаженному гримасой отчаяния.

Вейн постоял на обочине перед приземистым шатким строением, в котором ждала его жена. Было уже поздно, но, может, стоило поискать другой ломбард. Может, он смог бы…

— Эктор!

Вейн круто обернулся. Из открытой двери выскочила Мари, ее каштановые волосы запутались вокруг шеи. Глаза ее были широко раскрыты.

— Эктор! Он только что позвонил по телефону хозяйки, он хочет тебя видеть — сегодня же вечером.

— Кто? — изумился Вейн.

— Эпперт! Лэнсон хочет устроить твою выставку в галерее.

Эпперт говорит, что он готов купить шесть из твоих больших полотен, и уверен, что после выставки возьмет по крайней мере еще двенадцать.

Так вот оно что. Вот что случилось. Эктор Вейн моргнул и сжал голубую расписку в кармане. Этого не может быть. Но расписка была настоящей.

2

Так все и случилось. В первый месяц события развивались, как в кино. Триумфальная выставка. Хвалебные статьи.

Четырнадцать распродаж. Затем совет Лэнсона купить акции.

Акции авиационной фирмы, которые через неделю поднялись в цене.

Появился новый банковский счет, пошли обеды, приемы, появилась большая студия в фешенебельном районе.

Появилась Надя.

Надя была натурщицей Вейна для нового портрета. Это была высокая блондинка с красивой фигурой. Лицо ее украшали глаза с косым разрезом, широкие скулы и пухлые губы. В Наде была чувственность, которую Вейн стремился передать в картине, — и завладеть ею в жизни.

Конечно, Вейн не витал в облаках. Художники и натурщицы друг другу противопоказаны. Но Надя была не такая, как другие.

Она была ему необходима, чтобы закрепить положение в обществе. Деньги, слава, успех — все это не имело значения до тех пор, пока в этот круг не войдет Надя.

Мари ему уже не подходила. Это была горькая правда, и Вейн открыл ее для себя очень быстро. Верная жена, терпеливая ворчунья, некрасивая женщина с золотым сердцем — все это было терпимо в мансарде. Но совсем не годилось в атмосфере выставок, приемов, веселой богемной жизни, которая держится на деньгах богатой интеллигенции.

И не во внешности было дело. Салоны красоты и ателье мод творили чудеса. Но ничто не могло изменить характер Мари, к тому же, в новой атмосфере успеха она оставалась напоминанием прошлых неудач. Жена-призрак.