Рассказы. Том 1. Мифология - [137]

Он рассказал Кинкейду то же, что и мне — о дьяволопоклонниках. И намекнул на большее. Он говорил о преследователях, бормотал о каких-то «мстителях» и «охотниках, которые ждут». Он, по-видимому, чувствовал, что члены колдовского культа сердятся на него за нарушение тайны и считают ответственным за релиз «Возвращения на шабаш», поэтому, по его словам, он не хотел давать свой адрес и рассказывать о своей жизни для публикации в прессе. Вот почему он должен использовать очень густой макияж в своем дебютном фильме здесь. Временами ему казалось, что за ним наблюдают или следят. Здесь было много иностранцев… слишком много.

— Что, черт возьми, мне делать с этим человеком? — вскричал Кинкейд после того, как объяснил мне это. — Он сумасшедший, или дурак. И, признаюсь, он слишком похож на своего героя, чтобы угодить мне. Проклятая небрежность, с которой он, по его словам, баловался поклонением дьяволу, колдовство! Он верит во все это, и я скажу тебе правду. Я пришел сюда сегодня из-за последнего, о чем он говорил со мной сегодня утром.

Кинкейд протянул мне вырезку из газеты. Это был «Лондон Таймс», отправленный через европейские линии. Короткий абзац, повествующий о смерти Фрица Оммена, австрийского кинорежиссера. Его нашли задушенным на чердаке где-то в Париже, и тело несчастного было страшно изуродовано; там упоминался перевернутый крест, выжженный на животе над разорванными внутренностями. Полиция разыскивает убийцу.

Я молча вернул вырезку.

— Ну и что? — спросил я, хотя уже догадался, каким будет ответ.

— Фриц Оммен, — медленно сказал Кинкейд, — был режиссером фильма, где снимался Карл Джорла. Режиссером, который вместе с Джорлой знал о культе дьяволопоклонников. Джорла говорил, что он бежал в Париж, и те разыскали его.

Я молчал.

— Бардак, — проворчал Кинкейд. — Я предложил Джорле полицейскую защиту, но он отказался. Я не могу принуждать его по условиям нашего контракта. Пока он играет роль, с нами он в безопасности. Но он нервничает. И я его понимаю.

Он выскочил из комнаты. Я не мог ему помочь.

Я сидел и думал о Карле Джорле, который верил в дьявольских богов, поклонялся им и предал их. И я мог бы улыбнуться абсурдности всего этого, если бы не видел этого человека на экране и не наблюдал его зловещий взгляд. Он знал! Именно тогда я почувствовал благодарность судьбе за то, что мы не придали имени Джорлы никакой огласки. У меня было предчувствие.

В течение следующих нескольких дней я видел Джорлу, но редко. Начали просачиваться слухи. У ворот студии толпились иностранные «туристы». Кто-то попытался прорваться сквозь барьеры на гоночном автомобиле. Один из статистов, участвовавший в уличной драке на шестом участке, был найден с пистолетом под жилетом; когда его задержали, он прятался под окнами административного офиса. Его отвезли в штаб-квартиру, и до сих пор этот человек отказывался говорить. Он был немцем.

Джорла каждый день приезжал на студию в закрытой машине. Он был закутан по самые глаза. И постоянно дрожал. Уроки английского шли плохо. Он ни с кем не разговаривал и нанял двух человек, чтобы они ездили с ним в его машине. Эти парни были вооружены.

Через несколько дней стало известно, что немец заговорил. Очевидно, это был патологический случай… он дико бормотал о «Черном культе Люцифера», известном некоторым иностранцам в городе. Это было тайное общество, призванное поклоняться дьяволу и имевшее смутные связи в метрополиях. Он был «избран», чтобы отомстить за обиду. Больше он ничего не сказал, но дал адрес, по которому полиция могла найти штаб-квартиру культа. Дом в Глендейле был, конечно, совершенно пуст. Это был странный старый дом с потайным подвалом под ним, но, казалось, выглядел заброшенным. Немца на допросе удерживал психиатр.

Я выслушал все эти факты с дурным предчувствием. Я кое-что знал о разнородном иностранном населении Лос-Анджелеса и Голливуда. Южная Калифорния привлекала мистиков и оккультистов со всего мира, я даже слышал слухи о том, что в сомнительных тайных обществах были замешаны звезды; факты, которые никто никогда не осмелился бы признать в печати. И Джорла боялся.

В тот день я попытался проследить за его скоростной машиной, когда она выезжала из студии к его таинственному дому, но потерял след в извилистом каньоне Топанга. Он исчез в таинственных сумерках пурпурных холмов, и я понял, что ничего не могу поделать. У Джорлы была своя защита, и, если уж она не сработает, мы в студии не сможем помочь.

В тот вечер он исчез.

По крайней мере, на следующее утро он не появился в студии, а съемки должны были начаться через два дня. Мы прослышали об этом. Босс и Кинкейд были в ярости. Вызвали полицию, и я сделал все возможное, чтобы замять дело. Когда Джорла не появился и на следующее утро тоже, я пошел к Кинкейду и рассказал ему о том, как следовал за машиной до каньона Топанга. Полиция приступила к работе. Завтрашним утром были запланированы съемки.

В бесплодных бдениях мы провели бессонную ночь. Говорить было не о чем. Наступило утро, и в глазах Кинкейда, сидевшего напротив меня за столом, застыл невысказанный ужас. Восемь часов. Мы встали и молча прошли через стоянку к кафетерию студии. Черный кофе был крайне необходим; у нас не было полицейского отчета в течение нескольких часов. Мы прошли на четвертую сцену, где работала команда Джорлы. Стук молотков казался издевательством. Мы чувствовали, что Джорла в камеру сегодня не заглянет, если это вообще когда-нибудь случится. Блескинд, режиссёр нашего безымянного фильма ужасов, вышел навстречу, когда мы подошли.