Рассказы старого лешего - [9]
Я был еще щенок, долговязый, неуклюжий, с красными руками, очень застенчивый, до боли краснеющий. В незнакомом обществе я чувствовал себя весьма неловко. Мне все казалось, что надо мной смеются, и я совершенно терялся. Признаюсь — я очень мало походил на героя романа.
В это время меня пригласил к себе в имение редактор-издатель журнала «Семья охотников» Сергей Владимирович Озеров.
Дело было так: я отослал Озерову мои первые рисунки для журнала на заданные темы. Темы были из псовой охоты. В ответ я получил письмо: «Милостивый государь, Алексей Никанорович! Ваши рисунки, несмотря на хорошее мастерство исполнения, в журнале помещены быть не могут. Это не борзые собаки, а какая-то помесь кота с лягушкой. Вы, я думаю, никогда не видели борзых собак. Эти собаки не сравнимы ни с какими другими. Если Вы располагаете временем, приезжайте ко мне в Свиридово. Здесь Вы близко познакомитесь с борзыми и гончими собаками. Телеграфируйте свой приезд, и я вышлю за Вами лошадь на станцию Венев. Озеров».
Я знал, что редакция находится в имении Озерова и состоит всего из двух человек — самого издателя и главного редактора Сергея Владимировича Озерова и секретаря Саши Тарскова. Озеров писал рассказы для своего журнала, вел переписку с сотрудниками и воевал с журналом «Охотничий вестник», который издавался владельцем Оружейного магазина Тарнапольским. Озеров печатал журнал в Туле, куда два раза в неделю из Свиридова посылалась подвода и иногда ехал Саша Тарсков.
Журнал этот был, конечно, барской затеей, но он все же окупался несколькими сотнями подписчиков.
Через два дня я уже выходил на станции Венев из вагона с маленьким чемоданчиком в руке. Вижу, стоит тарантасик и рядом молодой парень. Спрашиваю: «Не от Озерова ли?» — «Так точно». Поехали. Это совсем близко — верст пять, не больше. Вот и Свиридово.
На горе белый барский дом с колоннами, вниз к реке спускается старый парк с большими толстыми липами. На балконе, прижавшись к колонне, стоит девушка и с ней борзая собака. Стоят, смотрят куда-то вдаль, должно быть, кого-то ждут. И дом с колоннами, и эта девушка с борзой собакой были так поэтичны, так просились на картину, что навсегда запомнились мне. В них было что-то трогательное, немного грустное…
Подъезжаем к дому со стороны двора. В передней встречает меня полная женщина — сама хозяйка имения. Из двери выходит мужчина барского вида с широкой бородой на две стороны, с густыми черными бровями, красивый, высокий. Я вежливо кланяюсь.
— Здравствуйте, здравствуйте, художник. Давайте знакомиться! Это вот моя жена — Настасья Ивановна.
В этот момент из другой двери вышла стройная девушка лет пятнадцати — шестнадцати, та, что стояла у колонны, и с ней вбежала красавица борзая в бисерном голубом ошейнике.
— А это вот баловница дочка Леля, — добавил Озеров. — Вот и вся моя семья, а теперь идемте обедать, там я вас познакомлю с нашим секретарем Сашей. Он вам все расскажет, все покажет.
За обедом я, конечно, смущаюсь, краснею, нож и вилку держу не так, говорю тоже не так и сам себя ненавижу за свою застенчивость.
Прямо передо мной сидел Озеров, а рядом с ним Леля. Свет из окна падал на ее лицо, она даже немного жмурилась от света.
«Да ведь это очень красивая девушка, — подумал я, — у нее темно-серые глаза, густые черные бровки, на щеках заметный пушок, как на пчелке, и яркие полные губы. Она очень похожа на отца, у нее такие же красивые тонкие пальцы, такие же породистые руки».
Со мной рядом сидела Настасья Ивановна. Это русская простая женщина, с лицом приятным, добрым, с голубыми глазами, с пышной русой косой, закрученной на затылке, довольно полная, свежая, с приятным, ласковым голосом. У Лели от матери был только голос, и больше ничего. Настасья Ивановна с русским хлебосольством подкладывала мне на тарелку лакомые кусочки и добродушно угощала. Взглянув на Лелю, я поймал ее взгляд. Внимательный, испытующий взгляд.
Этот взгляд смутил меня совершенно. Я потерял дар речи и уткнулся в свою тарелку. В это время ко мне подошла Лелина Яшма и положила свою изящную головку ко мне на колени.
— Как странно, — сказала Настасья Ивановна. — Яшма ни к кому чужому не подходит, а вот вас она почему-то полюбила…
За столом, кроме семьи Озерова и меня, сидел еще молодой человек, блондин в охотничьей бекеше с приятным русским лицом. Он посмотрел на Яшму.
— Собачника почуяла — вот и ласкается, — сказал он. Это и был Саша — секретарь редакции и доверенное лицо Сергея Владимировича.
Обед, слава Богу, кончился, и я с Сашей отправляюсь на псарню. Саша берет арапник, без которого не полагается ходить к собакам, и идем мимо конюшен, каких-то сараев, мимо фруктового сада. Псарные дворы спускаются к берегу речки. Один для борзых, другой для гончих. Они ограждены плотным забором, но с верхнего края двора далеко видно и речку, и лес на том берегу, и поле. За речкой, как говорит Саша, живет лиса. Ей видно собак, и собакам видно лису. Увидят собаки, как гуляет на том берегу лиса, и мчатся вниз к реке, а там забор и ничего не видно. Они кверху летят, и им опять видна лисичка. Снова мчатся вниз, опять забор, и так пока лисичке угодно прогуливаться по лесу.
