Рассказы старого лешего - [65]
Иван Поликарпович пил свой декохт, который он стал называть уже бальзамом, и становился все веселей и ласковей.
— Иван Поликарпович, ты меня извини, — говорил лохматый Алеша, — что я тебя хотел съездить по морде… Я ведь думал, что ты птичек стреляешь, извини, голубчик!
Вася встал, пошатываясь, подошел и снял со стены трезубец. На левое плечо накинул рыболовную сеть, на голову напялил подсачек для ловли сомов и сел на патентованный стульчик для пожилых рыбаков. Держа в правой руке трезубец, он сделал свирепую рожу и крикнул:
— Фенечка! Правда, я похож на морского бога Нептуна? А?
Тут патентованный стульчик хрустнул, и Вася твердо сел на пол. Феня захохотала и выбежала из комнаты.
Анатолий после долгих и бесплодных поисков в своих сорока карманах нашел наконец дудочку, свою любимую дудочку, купленную им когда-то в пивной, и заиграл русскую песню. Иван Поликарпович стал подтягивать. Вася расчувствовался, тоже стал подтягивать и, сидя рядом с Иваном Поликарповичем, обнял его и, целуя в щеку, чуть не плакал:
— Поликарп Иванович, друг, дай я тебя поцелую… Я, понимаешь, сирота. Один я, понимаешь, Ваня, один. Ваня, можно я на Фенечке женюсь? Можно?
— Вот что, мальчики, — сказал Анатолий, вставая, — хватит! Надо хозяину покой дать.
Иван Поликарпович сидел в кресле с блаженной улыбкой, но уже довольно плохо разбираясь в событиях.
Художники встали. Хмель уже немного выветрился, и они вежливо и сердечно поблагодарили хозяина и, надев на террасе свои доспехи, тронулись в путь.
С неба, окружив себя облачками, удивленно смотрела луна. Через дорогу перекинулись тени, и дачи, и деревья — все приняло новый, непохожий вид. Воздух, свежий, пропитанный запахом гниющей листвы и сырой земли, еще более отрезвил художников, и они весело зашагали по дороге.
— Бывают же такие удачи, — сказал Алеша. — Приди мы днем позже, и никакого Ивана Поликарповича мы бы уже не застали. Пожевали бы бутерброды с колбасой, тем дело бы и кончилось.
— Да… — промычал кто-то.
Набежал ветерок и замел следы художников.
КОТЛЕТЫ
Жив и я. Привет тебе, привет…
С. Есенин
Угол Сивцева Вражка. Нажимаю кнопку звонка у двери своего приятеля. На двери медная дощечка, а на ней четко вырезано: «Присяжный поверенный Авенир Николаевич Рак». Чернильным карандашом детской рукой приписано: «ДУ». Нажимаю кнопку еще раз. Быстрые шаги, и в двери сам Авенир Николаевич.
— Дорогуша, ты ко мне? А я должен сейчас бежать. Ты там устраивайся, как можешь. Я скоро приду. Нет, я больше так не могу… Или я, или она! Нам двоим тесно на этой планете! Я бегу! Прощай! — И он умчался.
Я закрыл дверь и остался в темной прихожей. Зная любовь Авенира Николаевича к пышным фразам, я не придал значения его словам. Зажег свет и прошел в кухню. На столе увидел тарелку, а на ней четыре котлеты. Чудесно! Я был голоден как волк и здорово устал. Утром на последние пять копеек съел пирожок с мясом и потом целый день бегал по редакциям в тщетной надежде получить гонорар.
— Денег нет… Зайдите денечка через два… Зайдите через недельку…
Трудно начинающему художнику. Ой как трудно!
При виде котлет у меня потекли слюнки. Понюхал котлеты… Немного того… Ну да ладно. Вон на полке перец и горчица.
Обильно посыпаю их перцем и густо намазываю горчицей. Эге, да тут и французская булка, почти целая, и недопитая бутылка кахетинского. Прекрасно!
Все это было съедено и выпито с величайшим наслаждением.
В приемной я улегся на бархатном диване, покрылся ковровой скатертью, которую сдернул с круглого стола, и уже начал дремать, как вдруг раздались четыре нервных звонка и стук в дверь.
В одном белье, ощупью, добираюсь до входной двери. Открываю. Легкая фигурка скользнула ко мне. Две цепкие женские руки обхватили мою шею, и горячий, крепкий, сладкий, душистый поцелуй обжег мои губы.
Никогда в жизни, ни раньше, ни позже, я не получал такого поцелуя. У меня даже голова закружилась.
В следующее мгновение незнакомка резко оттолкнула меня — так, что я крепко ударился спиной о стену.
— Какой ужас! Я, кажется, ошиблась!
— Что вы, что вы… Нисколько… Даже напротив!
— Замолчите! Кто вы такой? Зачем вы здесь? Да зажгите же свет!
В темноте, натыкаясь на кресла, я бросился натягивать брюки.
— Погодите со светом. Я не одет!
Едва успел впрыгнуть в брюки, как вспыхнула люстра. Передо мной стояла красивая брюнетка и сердито смотрела на меня.
— Да отвечайте же, кто вы такой? Где Авенир Николаевич? Слышите, отвечайте!
Путаясь, рассказал, кто я и как попал сюда. Когда же сказал, что Авенир Николаевич стремительно убежал с криком: «Или я, или она!» — брюнетка вскрикнула:
— Вы лжете — этого не могло быть! Он здесь, он ждет меня!
Быстрыми шагами она пошла к двери спальни. Распахнула дверь. Дикий крик:
— Аааа… Вот он! Он висит!
И стала падать. Я бросился к ней, споткнулся о ковер, и мы вместе рухнули на пол.
Падая, я крепко стукнулся головой о массивную ножку круглого стола. Кое-как доволок бесчувственную брюнетку до дивана. С большим трудом уложил ее, а как надо было помочь ей — не знал. В медицине я был очень слаб.
К счастью, вспомнил, что в «Горе от ума» Чацкий приводит в чувство Софью, махая над ней платочком. Да еще он велел Лизе: «Шнуровку отпусти вольней, виски ей уксусом потри, опрыскивай водой». Я старательно стал махать над ней платком, это не помогало, а расстегнуть платье не решился. Что делать? Тогда побежал в кухню и, набрав полный рот воды, окатил ее. Красавица не подавала признаков жизни. Нашел полотенце и стал обтирать ей лицо.
