Рассказы старого лешего - [64]
— Вот жирная свинья! — говорит лохматый. — Вот дай такому идиоту ружье, он и палит во все живое! Не понимает, мерзавец, что губит красоту природы. С каким удовольствием я дал бы ему по уху. Ишь, опять палит! Вот стервец! Я, ребята, пойду резану ему разок в морду!
Художник с турецким носом посмотрел на лохматого и погрозил ему пальцем:
— Что ты! С ума сошел? Алеша, не глупи!
Алеша мрачно посмотрел в сторону, где раздавались выстрелы, но снова сел за мольберт. Зеленая шляпа стал укладывать краски, вытирать кисти. Он наконец принялся за свою гордость — новый, только что купленный этюдник. Этюдник по теории должен был легко собираться и раскладываться, но одна из ножек слегка помялась и не хотела входить в трубку. Зеленая шляпа хмуро возился с непокорной ножкой, товарищи уже давно сложили свои атрибуты и сидели, дожидаясь.
— Вася, ты попробуй ее немного погнуть. Да ты стукни ее камнем! Ох, и боюсь я этой мудрой техники, — сказал лохматый. — И на кой черт ты покупал эту штуку. Только лишние хлопоты с ней!
В это время к ним подошел вежливый дачник с ружьем, но уже без газет. Он опять галантно приподнял свой котелок и сказал:
— Господа, я вижу, вы складываете свои инструменты. Очень хорошо! Отлично! Вы, как говорится, потрудились на пользу отечества и теперь…
— А скажите, я вас спрашиваю, в кого вы там стреляли? — грозно вопросил лохматый, становясь перед вежливым дачником.
Художник с турецким носом (его звали Анатолий) схватил лохматого Алешу выше локтя и крепко нажал.
— Алеша, успокойся, замолчи!
Вежливый дачник удивленно посмотрел на Алешу.
— В кого же мне, господа, стрелять? В газеты стреляю. Ружье пробую. Недавно купил в магазине Рогена. Четыреста двадцать отдал. Бельгийское. «Пирло и Фрезар». Стволы Дамаск, бой изумительный.
Все с уважением посмотрели на ружье.
Вежливый дачник снова приподнял котелок, приложил руку к сердцу и в избытке чувств промолвил:
— Господа! Осмелюсь пригласить вас к себе. После трудов праведных и закусить не грех.
При слове «закусить» в пустых желудках художников сильно засосало, и они алчно посмотрели на дачника. Выступил Анатолий:
— Мы очень благодарны вам за ваше любезное приглашение, но мы стесняемся доставить вам много хлопот.
— Господа, какие там хлопоты! Я сейчас живу один, все мои уехали в Москву, а я вот тут последние вещи отправляю в город. Идемте, господа, тут недалеко… Вы это музам там разным служите, а я больше утробе своей угождаю, да вот еще рыбку люблю ловить.
Компания художников, с надеждой на угождение утробе, отправилась вслед за дачником. Скоро дошли до большой богатой дачи. На застекленной террасе художники попросили у хозяина разрешения сложить этюдники, зонты, мольберты и посмотреть этюды. Этюды расставили у стены и стали придирчиво рассматривать и свои работы, и товарищей. Каждому казалось, что у других и свежей, и колоритней, и смелей написано. Несколько раз переставляли этюды, и в конце концов всем стало ясно, что лучший этюд у Анатолия.
Вежливый хозяин смотрел и восхищался.
— Господа, это у вас прекрасные картинки. Продайте мне, господа.
Художники посмотрели друг на друга. У всех мелькнула мысль: подарить придется.
— Охотно исполним ваше желание, — сказал Анатолий, — но этюды надо еще немного подработать дома. Вы нам дадите свой адрес, и мы вам принесем.
Этюды убрали. Прямо с застекленной террасы художники попали в обширную столовую, отделанную дубом, с громадным столом посредине. Стулья с высокими спинками окружали стол.
— Феня! — закричал вошедший хозяин, — Феня! Собери-ка ты нам, что там осталось. Да не тут, а в моем кабинете. Господа, прошу вас в мой кабинет.
Художники прошли за ним и очутились в комнате, где все стены были увешаны коврами, а на них в бесчисленном количестве красовались удочки, сачки, подсачки, спиннинги, всевозможные поплавки, какие-то хитроумные приборы, сети, а в центре — блестящие остроги и в два, и в три, и в четыре зубца. Тут же расположились разборная надувная лодка, палатка со всеми удобствами, всех систем складные стульчики, зонты и шляпы и от солнца и от дождя.
Все это художники рассматривали довольно холодно, так как их мысли были погружены в мечты об ожидаемой закуске. Феня в белой наколке, нарядная и хорошенькая, накрывала стол.
— Вот, господа, мы с вами, поди, целый час разговоры разговаривали, а ни я вас, ни вы меня не знаем, как величать надо. Меня зовут, господа, Иван Поликарпович Брюжанов.
Художники представились, назвавшись просто по именам: Вася, Анатолий, Алеша.
— Ну что ж, господа, не будем терять золотое время!
Художники повернулись к столу и чуть не ахнули — стол был полон.
— Я сам-то не пью, — говорил Иван Поликарпович, усаживая гостей. — Ну а вы — люди молодые, вам можно по маленькой. А я вот декохт употребляю — печенка у меня не в норме. Доктора прописали.
— За здоровье хозяина! — возгласил Вася.
Выпили по маленькой за здоровье хозяина. Аппетит разгорелся еще ярче, и с тарелок стали исчезать с молниеносной быстротой и жареная холодная индейка, и какая-то рыба, и какой-то соус, и опять жаркое, и грибочки, и огурчики. В промежутках выпивали по маленькой, и опять по маленькой, и опять…
