Рассказы старого лешего - [54]

У маток родились жеребята, и несчастные малыши должны были с первых дней своего рождения идти и идти на своих еще не окрепших ножках. Иные не выдерживали и умирали, иные все же дошли.

Я верхом езжу среди табуна и с интересом смотрю на этих монгольских лошадок, уже покоренных человеком, но еще сохранивших много признаков своих диких предков.

По краям табуна сидят на конях табунщики-монголы. Они сплошь одеты в жеребячьи шкуры. И халат, и штаны, и сапоги — все из жеребячьих шкур, только на голове лисий малахай. Лица скуластые, темные, не то от грязи, не то от загара. В руках у них укрюк — это длинная жердь с длинной веревкой на конце. Конец этой веревки, сплетенной из конских волос, в руке табунщика. Вот он поскакал за лошадкой, вот поравнялся с ней. Жердь с веревкой скользнула по ее спине через голову, и веревочная петля у нее на шее. Лошадь скачет, и монгол скачет рядом, но вот монгол начинает задерживать свою лошадь, петля начинает затягиваться, душит лошадь, она взвивается на дыбы, падает. Ей надевают узду, завязывают глаза, заседлывают. Монгол садится на нее, глаза ей открывают, и она мчится бешеным карьером в степь. Монгол хлещет ее плетью, чтобы она не останавливалась и не старалась бы сбросить всадника. Она мчится несколько верст и наконец выдыхается. Монгол поворачивает ее обратно и подъезжает к табуну — лошадь объезжена.

Я смотрю на лошадей и не могу насмотреться. Я рисую их. Их и монголов. Как я рад, что в мое время есть еще на земле лошади, есть на земле монголы в жеребячьих шкурах, есть бескрайние степные просторы. Монгол сидит на лошади, он прирос к ней. Его нельзя представить себе без лошади — это кентавр. Это дикий кентавр в жеребячьей шкуре. С каким наслаждением я рисую его, но то, что я делаю, его нисколько не интересует. Это ему непонятно, это ему чуждо. Я показываю ему его портрет на лошади — он безучастно посмотрел и отвернулся. Для него это просто кусок бумаги с пятном. Это меня восхищает. Передо мной дитя степей, не тронутое даже самым краешком культуры. Дикий кентавр.

Пару этих полудиких лошадок покупает Александр Осипович. Он хочет их попробовать. Их запрягают в тройку пристяжками к рысистому кореннику. Их держат, у них завязаны глаза. На козлах лихой кучер-башкир.

— Пускай.

Повязки с глаз сброшены, повода отпущены. Держись крепче! Мы вцепляемся в ободья тарантасика. Тройка мчится. Пристяжек, кроме кучера, держат еще два верховых башкира. Они скачут рядом. Тройка мчится бешеным аллюром. Дорога ровная — степь. Вот промелькнула одна деревня, другая, третья. Тройка начинает сбавлять ход.

Верховые башкиры уже отстегнули повода от пристяжек и повернули обратно домой. Пристяжки скачут уже не карьером, а ровным галопом. Трах, трах, трах — отбивают темп их некованые копыта.

— Что, Ахмет, уходились? — спрашивает кучера Александр Осипович.

— Зачем уходились! Мало-мало передохнуть хотят. Вот коренник уходился мало-мало, а эта, шайтан, им что?

Вот большое село. Заезжаем во двор к земскому начальнику. Кучер упирает тройку головами в забор. Высоко подтягивает лошадям головы. Пусть постоят. Коренник весь в мыле, тяжело дышит, а пристяжки как будто и не скакали вовсе. Стоят косятся. Пугливо фыркают. Кучер оглаживает их, уговаривает.

Александр Осипович скоро управился со своими делами и выходит из конторы с земским начальником. Тому интересно посмотреть на полудиких монголок.

Снова мчимся, как и раньше, бешеным ходом, маленькая передышка, и они опять полны сил. Теперь уж едем домой, в Артемьевку.

— Держи, Ахмет, этих чертей! Не запалить бы коренника!

Вот и Артемьевка. Промчались пятьдесят верст, а этим монголкам хоть бы что. Проскачут и еще столько же.

РАЗГОВОР НА ТЕРРАСЕ Невыдуманные случаи

Общество собралось за столом на террасе. Терраса очень широкая, окруженная массивной каменной балюстрадой. Колонки балюстрады обвивает могучими объятиями глициния. Вечер теплый, тихий. Над морем красуется луна, и ее отражение блестящей дорогой бежит от горизонта к берегу.

Общество занимает вопрос: когда бывает беспричинный страх и бывают ли необъяснимые случаи. Об этом мы говорим довольно долго, и были высказаны интересные мысли и рассказаны загадочные случаи. Но все это с чужих слов. Все это случалось с кем-то и когда-то, но не с нами. И всегда это бывает ночью и в каком-нибудь страшном месте — в лесу, в пустом заброшенном доме, в церкви, в старом сарае и прочая.

— Я как доктор утверждаю, — сказал Голуб, — что все эти необъяснимые случаи бывают с людьми психически ненормальными и во время каких-нибудь душевных потрясений. Здоровый человек не поддается этим болезненным травмам.

— Все это так, дорогой доктор, но бывают случаи, когда и здоровый человек теряет самообладание от беспричинного страха. Что может быть безобиднее бабочки — ничего, а вот для меня нет ничего ужаснее крупной ночной бабочки, когда она с жужжанием влетает в открытое окно и начинает кружить над свечой и над моей головой. Тут я теряю всякое самообладание и могу выпрыгнуть с пятого этажа. Я без дрожи не могу вспомнить, как такая бабочка прошлым летом ударилась о подушку и зажужжала, касаясь моего лица. Я нырнула под одеяло и потеряла сознание. Когда я очнулась, я долго не решалась выглянуть. Было темно. Свечу, видимо, погасила бабочка, и ее самой в комнате уже не было.