Рассказы - [2]

‹…›

Но если роман «Ольга Орг» привлек читательское внимание прежде всего показом крушения прежних взглядов на принципы морали, то роман «Помещик Галдин» затрагивал проблемы более глубинные и важные для России той поры. Он обнажал крушение, вырождение, бесперспективность старых правящих классов.

‹…›

Мировая война, революция, Гражданская война… Для многих дореволюционных деятелей культуры эти эпохальные события становились переломным моментом, а иногда и крахом. Не все смогли сразу осознать и суть происходящих событий, и их направленность, и их неизбежность, необходимость.

Не сразу пришел к полному пониманию и Юрий Слёзкин. ‹…› как многие представители старой интеллигенции, он проходит через чистилище сомнений, раздумий, ошибок и срывов. Коротко свой путь в первые послереволюционные годы Слёзкин представил так: «от сотрудничества в „Нашей газете“ и „Вечерних огнях“ — к „Крестьянской коммуне“, от скепсиса — к революционной восторженности, от организации Союза деятелей художественной литературы — к бегству за белым хлебом в Чернигов, от заведования подотделом искусств (вполне искреннего — с отдачей себя целиком) — к глупейшему сотрудничеству в „Вечернем времени“ и снова налево» [4].

‹…›

В 20-е годы Юрий Слёзкин пишет одно за другим произведения, посвященные недавним пережитым событиям и сегодняшнему дню,— роман «Столовая гора» (1922), повесть «Шахматный ход» (1923), роман-памфлет «Кто смеется последним» (1924); повести «Разными глазами» (1925), «Бронзовая луна» (1926), «Козел в огороде» (1927). В 1928 году выходит роман «Предгрозье» — первый вариант первого тома трилогии «Отречение».

В 1929—1930 годах на современном материале Слёзкин создает пьесы «Ураган» и «Пучина», поставленные в театре б. Корша и им. Е. Вахтангова.

Кроме того, за эти годы опубликовано десятка полтора рассказов.

Таким образом, за 20-е годы написано девять повестей и романов и две пьесы. Неплохой итог!

Но автор не удовлетворен. Он мечтает создать масштабное произведение, в которое сумел бы вложить весь свой опыт, осмысление прожитой жизни, осмысление исторических событий. И окидывает взглядом, оценивает созданное. В 10-е годы Слёзкин написал несколько прекрасных рассказов о любви и ее многоликости, о ее высотах и странностях: «Химеры», «Глупое сердце», «Обертас», «Астры», «Турецкая шаль», «Ситцевые колокольчики», «Господин в цилиндре».

Тема любви и тема родины удивительно и неожиданно переплетены в рассказе «Господин в цилиндре». Написанный в январе 1916 года, рассказ провидел судьбу и тоску многих и многих тысяч русских людей, которые через десять или двадцать лет так же, как Сергей Матвеевич, будут на чужбине повторять «шепотом русские слова, простые русские слова:

— Почему я плачу? Неужели я так стар? Что, если сейчас поехать в Россию? Да, да, сейчас, сию минуту».

Михаил Булгаков написал в своей статье: «Если бы я обладал скверной привычкой к сравнениям, я бы сказал, что это — чеховский финал».

‹…›

И в «Столовой горе», и в «Шахматном ходе», и в рассказах и повестях 20-х годов — «Огуречная королева», «Бандит», «Голый человек», «Разными глазами», «Козел в огороде», несмотря на локальность действия и ограниченное число персонажей, Слёзкину удается передать движение, в которое привела Россию революция, перестройку быта, а вслед за тем и психологию разных слоев населения, перемешанных эпохальными бурями.

Произведения Слёзкина 20-х годов, лишенные идеологической предвзятости и штампов соцреализма, помогают лучше понять ту далекую уже от нас эпоху, чрезвычайно сложную, неоднозначную, которую невозможно уложить ни в схемы, создаваемые в прошлом историками в рамках «Краткого курса истории ВКП(б)», ни в схемы, разработанные публицистами и теоретиками в наши дни.

‹…›

‹…› 25 июня 1932 года Юрий Слёзкин записал в дневнике: «У каждого большого художника есть мечта — иногда одна строка, строфа, фраза, пятно, выражающие человеческое какое-либо чувство — страсть, гнев, страх, печаль, нежность — с предельной прозрачной ясностью и чистотой, и только потому эти художники прекрасны. И только эта предельная чистота и ясность оправдывают тяжкий труд мастера и дают ему право называть свое творение — искусством…

Подслушать в себе то чувство, которое звучит полнее в твоем существе, отвечает ему, и найти, добиться, поймать, украсть у какой-то минуты высочайшего напряжения это чувство и быть готовым с предельным мастерством — кратко, скупо и четко, как эссенцию, как жемчуг, показать его человеку — вот задача, вот цель, вот честолюбие мое…»

Рассказы

Марево > *

I

Когда Илья узнал от прислуги Радовских, что барышня с братом ушли к ним — в Марево, он заторопился и, не успев покончить с нужными в городе делами, отправился домой прямиком по берегу реки.

Берег был высокий, обрывистый, и видно было далеко вверх и вниз, как медленно шла вода в реке и медленно плыли одни за другими неуклюжие, длинные плоты.

Под обрывом на отмелях сидели одинокие кулики и длинноногие рыболовы, и кивал темными сухими головками камыш, а над ними голубело высокое небо и четко замерли в воздухе старые, корявые сосны леса, горящие темным золотом от заходящего солнца.