Рассказы - [2]

— А-а, горит… — он заметно смущается, опускает голову и без надобности одергивает полы сюртука.

И только ночью, в постели, когда он наполовину спит, наполовину бодрствует, мелькают перед ним иногда отблески смутных воспоминаний, освещающие вечный мрак. Однажды ему явилась залитая лунным светом снежная равнина с покосившимся черным плетнем, в тени которого пробирался волк. Словно свежим ветром повеяло в мире звуков — и он стал невольно напевать и набрасывать на бумаге мелодии, которые возникали перед ним, писал, как пишут слепые, которым не нужно света.

— Ты что — не спишь, Моисей? — спросила Регина с кровати.

— Мне кое-что пришло сейчас в голову.

Значение этого «кое-что» было ей известно, и все же она удивилась:

— В эту минуту?

И повернулась на другой бок.

Утром, когда учитель заиграл на большом черном рояле новую композицию, родившуюся этой ночью, — заодно, чтобы Регина и Лионек послушали, — раздались звуки шарманки. Но не со двора, как обычно, а с крыльца, прямо из-за двери. Учитель знал, что это старый слепой нищий, в таких же, как у него, черных очках, с своей шарманкой через плечо. В гневе, что ему помешали работать, он встал, подошел к двери и запер ее.

Как только дверь закрылась изнутри, по тесной комнате с жалкими бедными домашними растениями на подоконниках разлилась какая-то странная интимность, вдруг размягчившая души троих людей. Словно они вырвались из шума и безобразия будней и оказались на уединенном островке. Шарманка за дверью играла сладкий романс, незнакомый, нездешний, на глаза вызывающий слезы, и как сквозь теплый туман Лионек вдруг поймал новый взгляд Регины — покорный, влажный и изумленный.

Романс оборвался, послышался стук наружной двери и звук удаляющихся шагов, шагов отчаяния. Это ушел слепой музыкант.

— Так надо! — оправдывался учитель. — Раз закрыто, два закрыто, и больше не придет.

Лионек заметил:

— А романс хорош.

— Да! — согласилась Регина.

III

Кроме уроков с приходящими к нему учениками, учитель Рейн занимался настройкой роялей: тут он был редким специалистом, благодаря тончайшему слуху. Видывали его по утрам в ночном ресторане, роющегося в рояле, раскрытом, разобранном, похожем на ткацкий станок. Казалось, можно проникнуть в тайну звучащих в нем голосов. В лабиринте его струн не каждый зрячий смог бы разобраться, а этот слепой уверенно отыскивал дорогу, исследовал каждую скрытую деталь, что-то разделял, что-то соединял. Иногда он вынимал из ящика с инструментами черный молоточек, нагибался, подлезал под рояль, что-то там укреплял и постукивал. И душа невольно проникалась жалостью к скромному, погруженному во мрак человеку, трудящемуся для разбитной, светом залитой жизни, что начнется здесь с приходом ночи. Тогда из недр этого рояля вырвутся страстные вальсы, и девушки Вены со смеющимися, влажными от шампанского глазами понесутся по зале, вихрем взлетающих платьев обвевая гостей, отупевших от вина и ночного бдения, которые чувствуют, едва дыша, как седина проступает у них в волосах под светом электрических ламп.

— Трудитесь, господин профессор? — обращается к нему зевака.

— Когда есть жена и ребенок, приходится трудиться, — отвечает учитель по обыкновению слишком громко.

А Регина в это время возится со своей семимесячной синеглазой Лелей, купает ее в ванночке и успокаивает, когда девочка плачет. Она в капоте, лицо ее худо и бледно, глаза уже не так черны и горды, как раньше, а тело дышит особым ароматом молодой матери. На диване развалился Лионек, он уже миновал первую стадию влюбленности в Регину. Его свежие глаза с блестящими белками следят за каждым ее движением. Регина начинает тихонько напевать одну из его любимых мелодий, и тотчас, словно сам собой, присоединяется к ней его голос, слабый, дрожащий. Лионек встает, берет Лелю и сажает к себе на колени, тут-то Регина и разденет ее, чтобы выкупать. Лионек целует обнаженное тельце, крохотное и теплое, — а заодно и руки матери, которая возится с ребенком.

Иногда без стука открывается дверь и входит одна из соседок — просит что-нибудь одолжить.

— Как я их ненавижу! — жалуется Регина, когда дверь за соседкой закрывается. — Пришла посмотреть, что здесь делают.

Однажды она была особенно раздражена, и Лионек воспользовался моментом:

— Я запру дверь.

Она устремила на него умоляющий взгляд:

— Как же можно? Кто-нибудь придет, а дверь заперта…

В эту минуту с крыльца раздались звуки знакомой шарманки.

— Как небом послано! — Лионек подскочил к двери и запер ее.

— Что вы делаете? Что вы делаете? — трепетно прошептала Регина, прижимая губы к его лицу и жадно впивая блеск его глаз. Далеко-далеко, словно за тысячи верст, шарманка играла сладкий романс, нездешний, томный, вызывающий слезы, но через мгновение оба они уже не слыхали его.

IV

А жизнь течет ровно и спокойно.

Каждый день после обеда, освободившись от уроков, учитель играет со своей Лелей, скользит по ее лицу нежными, чуткими пальцами и покрывает его бесчисленными слепыми поцелуями. Но малютке это не нравится: она пугается больших черных очков и принимается кричать и плакать. Тогда Регина спешит принять ее в свои благоуханные, успокоительные объятья.