Рассказы - [23]
Николай вдруг отчетливо увидел себя, озадаченно рассматривающего игрушку. Вот она не крутится, и на ней полосы никуда не убегают. А если запустить, то они уходят прямо в пол и становится страшно, что больше не вернутся, а когда юла останавливается, то снова все полоски на месте. Разве не вызовет это восторженного крика. Николай так отчетливо представил себе эту радость, граничащую со страхом, что улыбнулся. Улыбнулся, почувствовав вдруг, что плывет где-то над землей, там, куда убегают полоски юлы.
Первые десять минут они брели молча, держась под руки, и в тоже время разъединенные прошедшими годами. Звонков тяготился молчанием, но никак не мог придумать подходящую тему для разговора. Разорвала тишину Ленка. — Помнишь, ты мне когда-то стихотворение написал? — Спросила она и тут же начала читать неумелое детское звонковское признание в любви.
— Бестолково. — Бросил Звонков, чтобы скрыть подкатившийся к горлу комок.
— Может быть и бестолково, зато честно. — Пожала она плечами и, помолчав, спросила. — Стихи-то сейчас пишешь?
— Нет. — Признался он. — Давно не пишу. — И чтобы сменить тему, спросил. Давно замужем?
— Два года. — Коротко ответила она. — А что?
— Да нет, ничего. — Попытался исправить свою оплошность Николай. — Просто так спросил. И дети, наверное, есть.
— И дети есть. — В такт ему ответила Лена. — Девочка.
Они снова замолчали, меряя улицу размеренными шагами. Ночь окутывала их, скрывая мысли и давно умершие воспоминания. Звонков прижимал ленкин локоть к себе и ничего не чувствовал. Не ускорялась кровь, не колотилось бешено сердце, ничего, словно рядом с ним шла не она, а ее постаревшая копия. Николай поймал себя на мысли, что весь вечер сравнивает Ленку с оригиналом, оставшимся в юности. Сравнивал тщательно, чтобы доказать самому себе, что это не она, что он все еще любит ее ту, вчерашнюю. Он вслушивался в ее голос, сортируя по кучкам его нотки и не находя того, что когда-то так нравилось ему.
— Ну а ты как живешь? — Вновь нарушила молчание она.
— Нормально. — Бодро выпятил грудь Звонков.
— Для женщин умер уже или как? — Лукаво огорошила Ленка.
— В каком это смысле? — Не понял он и внутренне напрягся, чувствуя подвох.
— В самом прямом. Жениться не собрался?
— Да нет вроде. — Вздохнул Звонков. — А что?
— Да так. — Рассмеялась она. — Вспомнилось.
— А-а. — Протянул Николай, так ничего и не поняв.
— Вот и пришли. — Грустно произнесла Ленка, останавливаясь возле пятиэтажного безликого дома.
— Да. — Вдруг хлопнул себя Звонков по лбу. — Телефон есть?
— А зачем? — Задумчиво прошептала она одними губами. — Все равно не позвонишь. Да и надо ли звонить? Ничего уже не вернешь.
— А если… — Неожиданно для самого себя прошептал Николай.
— Все отпущенные попытки на "если" исчерпаны уже давно. — Спокойно произнесла Ленка, и, махнув на прощанье рукой, скрылась в подъезде, крикнув на прощанье что-то неразборчивое.
— Прощай. — Помахал Звонков черному оскалу подъезда и здесь же, не отходя далеко, привалился к стене дома.
Многообещающий вечер потух, так ничего с собой и не принеся. Остался после всего какой-то грустный осадок в душе и скисшееся окончательно настроение. — Ну что, Звонков. — Обратился он к себе. — Домой пора. Но домой не хотелось. Где-то в глубине теплилась надежда на то, что сейчас дверь подъезда распахнется и вернется она. Оттягивая момент расставания, Николай закурил, вспоминая свое последнее стихотворение, написанное им после сожжения мостов.
"Ну и пусть" — вспомнил он дневную молитву, чувствуя, как надежда на на что-то необыкновенное умирает вместе с тлеющей сигаретой. "Чудес, Звонков, не бывает." — вздохнул он, навеки прощаясь с прошлым.
Холодный ветер трепал его волосы и забирался под распахнувшийся пиджак. Холода не чувствовалось. Не было ничего, кроме восторга полета и обжигающего щеки наждака встречного воздуха. Под ним расстилался спящий город с амбразурами окон, таращащихся на звезды. Тело пело детским забытым давно счастьем полета. Он перевернулся на спину и отыскал глазами Полярную звезду. Свет ее ровными струями лился на землю, омывая и тело Николая, и дома, и деревья. В мире царили покой, звездный свет и гармония радости. В этом мире, рожденном для счастья, не было и быть не могло невзгод и неприятностей. Только счастье, расплескавшееся брызгами Млечного пути, застывшее лунным светом и колышущееся прозрачным предрассветным воздухом. На горизонте зарозовел рассвет, и Николай стал снижаться.
Утро выпало не редкость добрым и приветливым. Казалось, что природа, тасовавшая колоду карт, вытащила джокера. Этот сентябрьский четверг был, словно, послан самим небом. Мелкий дождик прибил к земле городскую пыль, всю неделю носящуюся в воздухе и забивавшуюся в окна, двери и носы. Дышать стало легко и свободно. По дороге на остановку Звонков любовался осенним великолепием, вдыхая полной грудью утреннюю свежесть. В переполненном по извечной российской причине автобусе было привычно тесно, но не душно. Люди спешили на работу, и потому понимающе продвигались в глубь салона, давая место оставшимся на остановке. Звонкова в сутолоке притиснули к симпатичной девушке, и теперь он стоял в облаке ландышевого аромата, ощущая плечом тепло девичьего тела. Он плыл в океане блаженства и наблюдал, как за окном проплывают помытые дождем дома, деревья и памятники. Желтые листья трепетали на ветру, словно, приветственно помахивая Звонкову. На душе было спокойно и, непонятно от чего, радостно. В голове легко и звонко рождались стихи:
На всю жизнь прилепилось к Чанду Розарио детское прозвище, которое он получил «в честь князя Мышкина, страдавшего эпилепсией аристократа, из романа Достоевского „Идиот“». И неудивительно, ведь Мышкин Чанд Розарио и вправду из чудаков. Он немолод, небогат, работает озеленителем в родном городке в предгорьях Гималаев и очень гордится своим «наследием миру» – аллеями прекрасных деревьев, которые за десятки лет из черенков превратились в великанов. Но этого ему недостаточно, и он решает составить завещание.
Книга для читателя, который возможно слегка утомился от книг о троллях, маньяках, супергероях и прочих существах, плавно перекочевавших из детской литературы во взрослую. Для тех, кто хочет, возможно, просто прочитать о людях, которые живут рядом, и они, ни с того ни с сего, просто, упс, и нормальные. Простая ироничная история о любви не очень талантливого художника и журналистки. История, в которой мало что изменилось со времен «Анны Карениной».
Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.