Рассказы - [69]

Кто он?

Полчаса уже было потрачено на ерунду, холодало, и главное — та мысль, которая зрела несколько дней, ушла безвозвратно.

Кто он?!

Так не бывает, ему от силы четырнадцать лет, руки тонкие, белая кожа.

Ну что… Что может быть?.. Что… может быть…

Какое-то исключение, редкий случай. Например — теннисист. Все же знают, что они с детства зарабатывают миллионы… Нет, не подходит, — фигура совсем не спортивная, тело тощее. Шахматист?.. Вряд ли, не те времена… Программист? Компьютерный гений?.. В четырнадцать… Получается, что даже раньше, лет в тринадцать, надо что-то нереальное изобрести, успешно продать на Запад, разбогатеть… А может, он иностранец? Ведь не было слышно ни слова, а гостиница — вот она, рядом. Просто — сын миллионера… Но… Почему и зачем в нашем городе?! Лица совсем не видно… По уху тип не определишь… В какие-то моменты казалось, что паренек наш, а в какие-то — чужой, не родной, холодный. С прямым рубленым лбом и тощей короткой шеей.

Чтобы в тринадцать лет что-то продать, надо в двенадцать что-то изобрести.

Когда он успел?!

Да ну, нет! Даже если использовать каждую секунду отведенного тебе времени, все равно так не получится. Перевернуть мир — дело не шуточное, не секундное. И если бы вот точно такой мальчик сидел где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке — Ок, все может быть, но здесь ведь так использовать время невозможно! Здесь оно не то что используется, а даже движется медленнее. Имеется в виду — когда ты нужен ему. Висит тяжелыми кандалами, вгоняет в сон, не пускает дальше. Но как только оно нужно тебе, — пойди, угонись! Полез утром в комод за рубашкой — все, вечер.

Как он успел?! Кто он?!

«Emphasize», «arrange», «straggling», — если не пишется, можно все равно делать что-то полезное, например повторять слова — «straggle along», «stillness», «irresistable».

Видимо, он произнес их вслух. Негр посмотрел из окна. Он отвернулся.

Девушка наклонилась к подростку, поцеловала еще раз. Дольше, чем в первый, задержалась, провела рукой по шее. Это длилось несколько секунд, и каждая была наполнена до краев, каждая имела смысл, причем — свой отдельный, отличный от предыдущей.

Он смотрел стеклянным взглядом, не двигаясь и не дыша. Девушка взяла сумку и ушла навсегда, в темноту, в яркое солнце, лучшая и ничья, и все же его — меньше, чем остальных. Ничто из только что произошедшего не было запланировано: ни солнце, ни поцелуй. Просто было, и все.

Он посмотрел на подростка. Тот посидел немного, опустив голову, допил кофе и стал поворачиваться. Именно, не повернулся, а стал поворачиваться: медленно, тяжело обращая к нему свое легкое тело. Сначала назад пошла рука и облокотилась на сиденье стула. Потом ноги переступили, туфельки стали на доски носками к улице. Потом подросток напружинился, приподнялся и привстал, повис в воздухе. Повернувшись, опустился на сиденье, но голова еще оставалась где прежде, пушок на затылке ходил под ветром. Пошла голова. Время двигалось медленно, видимо, это был случай, когда ты нужен ему, а не наоборот.

Край щеки начал становиться лицом, время вдруг понеслось сломя голову, еще мгновение — и подросток встретился бы с ним взглядом.

Он резко опустил глаза, уставился глазами на вторую первую страницу, но не нашел там ни одной точки, ни одного знака «приблизительно», никакой улетающей прочь спирали. На этой странице, даже на одной линеечке он мог написать какое-то важное, не пустое слово, может быть — несколько слов. Страниц в блокноте было так много, и каждая была упреком. И сколько их ни вырывай, сколько ни называй следующую первой, слово все равно оставалось на одинаковом, вечном и недоступном расстоянии.

— 3 —

Он спал так долго, как никогда прежде, и проснулся на следующий день в три часа дня. Приподнялся на кровати, начал вставать. Именно, не встал, а — начал. Сначала руки оперлись на постель, и холодный сентябрьский хлопок покорно принял тяжесть его тела. Потом ноги опустились на пол, он напружинился и взлетел вверх. Медленно, вязко, сквозь лучи, мимо лучей. Все это было напрочь лишено смысла, но хотя бы — проистекало медленно, не таяло на глазах. А потом время снова понеслось стрелой, ничего для него не изменив, оставив, как есть.

Поскольку было уже три часа, он решил ничего сегодня не делать, потому что бывают такие дни, когда, сколько ни пыжься, ничего не произойдет.

2009

Рассказы

Шли, топтали ранний сентябрьский пожух, присматривались к пустому, уже попрощавшемуся с птицами небу. Мой Игнатьич, седой, кургузый, ступающий чинно по «хлябям» (как он называл подступы к болоту), ворчал что-то себе под нос. Такой же старый, верный Трезор покорно бежал за ним.

— Вернулся, значит, — милостиво отмерил наконец словцо Игнатьич.

Я промолчал. Да и что тут скажешь.

Вечерело. Мы проходили уже часов пять, а что и говорить об утках — редкие полевые куропатки изредка пролетали вдали и исчезали «в хлябях». Иногда старик останавливался и слушал окрест, словно нюхал воздух. Трезор вторил ему, стараясь создавать хотя бы видимость работы.

У камышей зачернела лодка. Игнатьич сел первым, а я подтянул сапоги повыше и оттолкнул ее от берега. Зашуршал сухой стебель, эхом отозвался в недалеком березняке. Поплыли.