Рассказы - [12]

— Это все карнавал, тебе не кажется?

* * *

…А карнавал тем временем подошел к концу: ветер и дождь помогли ему умереть. «В нас тоже что-то умерло, — подумал юноша. — Наверное, это призраки, которых мы оставляли на своем пути». Даже самое зоркое око уже не сумело бы различить их силуэты на углу бульвара с шампанским и пирожными, возле ограды, где благоухали фальшивые гардении, или в подъезде, где они прятались от дождя. Все это казалось теперь далеким, смутным, немного нелепым, словно никогда и не случалось.

— Вы дадите мне ваш адрес во Франции?

— Я его сама пока не знаю.

А вот она, наверное, и не вспомнит об этой ночи. Стук колес поезда, уносящего ее прочь, сотрет из ее памяти эти последние дни. А он… он никогда больше не встретит девушку, похожую на нее, с такой улыбкой, с такими волосами… Понемногу она прочно утвердится в его прошлом, ее образ будет немного размытым, о ней будут напоминать запахи, шелест листьев, россыпь звезд на небе, внезапное наступление тишины.

— Знаешь, что я однажды сделаю? — голос его звучал глухо, он говорил странно, осторожно, словно шел по натянутой веревке, боясь оступиться и упасть в бездонную расселину тоски.

— Нет, не знаю.

— Выйду на площадь Авингуда и крикну: «Титания!» И услышу эхо. И снова буду кричать: «Титания!» Пока не устану. Просто такое может случиться только в юности, когда в человеке еще живо безнадежное желание, чтобы сейчас не кончалось. Чтобы не кончалось ничего, что у нас есть… Особенно мы хотим этого, если чувствуем: то, что у нас сейчас есть, — самое лучшее на земле.

— Мне кажется, это правда. Мои родители очень довольны, что уезжают, а я… Такое чувство, словно у меня отрезали руку. Честно говоря, если бы мой брат ехал с нами, мне бы, наверное, было очень интересно пожить в новой стране, увидеть новых людей, завести новых друзей… мой брат остается, женится… он женится еще до нашего отъезда. И эти улицы, такие родные, и это небо, и все то, что сделало меня такой, какая я есть, все, все исчезнет: сначала нас будут разлучать дни, потом месяцы, потом годы…

Вот и Консель де Сент. Они пересекли Пасейч де Грасиа. На сверкающем от дождя асфальте появлялись тусклые сухие пятна. Ночь была на исходе. Звездное сияние разливалось над горизонтом, над улицами, над крышами домов, над морем. Скоро оно начнет тускнеть, звезды исчезнут, тая одна за другой.

Девушка остановилась напротив роскошного дома. Сквозь прозрачную застекленную дверь с железной решеткой виднелась покрытая ковром мраморная лестница. «Вот и пришли. Все кончено», — подумал юноша. Ему нестерпимо захотелось оказаться рядом с ней на берегу, лежать на песке и слушать шум волн.

Внезапно она заговорила оживленно; ей были свойственны резкие смены грусти и радости.

— Ну вот я и дома. Представь: когда нам повстречались те двое, я подумала, что домой уже не попаду.

Девушка казалась веселой, но на самом деле она не знала, что сказать, как попрощаться с этим молодым человеком, ставшим ей приятелем на несколько часов. Ей теперь было неловко за излишнюю откровенность, которую она позволила себе с ним. Если бы она была настоящей феей, она взмахнула бы волшебной палочкой и юноша исчез или превратился бы в дерево, и о нем больше не надо было бы думать. Но он по-прежнему стоял рядом, охваченный непонятными переживаниями, и ей уже начало казаться, что она никогда не сможет от него отделаться. Она почувствовала себя очень жестокой. «Нет, — подумала она, — это не жестокость, просто я хочу спать…» Сладкая нега разливалась по телу, веки наливались тяжестью. Ей приходилось делать усилия, чтобы не закрыть глаза. Ей хотелось оказаться в своей комнате, снять с себя одежду, надеть прохладную пижаму, лечь в постель и погрузиться в сон без сновидений.

А юноше казалось, что он заколдован. Он не мог оторвать глаз от входной двери: в стеклах отражались ветки дерева, покрытые крошечными листочками; их раскачивал ветер, пятна тени играли с пятнами света.

— Пора прощаться… — Он вздохнул и добавил, охваченный тоской: — Я хотел бы попросить у вас кое-что на прощанье…

«Говори, но только побыстрее…» — подумала она как в тумане, потому что сон был уже повсюду — в глазах, в руках, в ногах; он захватил ее всю, ее тело и душу. Ей казалось, что она не спала никогда, что весь сон, накопившийся за восемнадцать лет, навалился на нее и требовал в эту ночь причитавшуюся ему дань.

Не дождавшись ответа, он собрался духом и продолжил:

— Я все думаю об этом, но не знаю, как вам это сказать. Прежде чем мы расстанемся, я бы хотел… ваши прекрасные волосы… — Рожденные чувствами слова упорхнули прочь, словно стая вспугнутых птиц, и вместо них слышалось лишь невнятное бормотание. Он не знал, как попросить у нее позволения прикоснуться к ее волосам. — …мне кажется, в них застряло конфетти…

— Ну так сними же скорее!

Она улыбнулась, доверчиво пригнув голову.

Юноша поднял руку. Пальцы дрожали, словно рука жила своей жизнью, отдельно от тела: он медленно потянулся к ее голове и коснулся волос.

— Теперь скажем друг другу «прощай».

— Прощай.

Она открыла дверь. Прежде чем исчезнуть в сумерках лестницы, она повернула голову и нежно сказала: