Рассказы разных лет - [101]

— Очень ценил Геринг картину вашего мужа?

— Нет. Настолько мало, что после ареста Вебера эта картина была отдана кому-то из его близких.

— Благодарю вас, Эльфрида Яновна, пока все. Желаю скорейшего выздоровления и жду вашего возвращения.

Переводчица опустила глаза и сказала:

— Думаю, что завтра буду на работе.

Она проводила меня до калитки.

— Итак, наши выводы подтверждаются с самых различных сторон.

— Вот, а еще говорят, что Шерлоки Холмсы перевелись на свете, — засмеялся комендант. — Вы, дорогой Сергей Петрович, как-нибудь опишите всю эту историю с пропавшей картиной и трагической кончиной Володи и Тулубьева.

— Непременно, но сначала мы дадим этой истории соответствующий конец, как у Конан-Дойля, когда порок наказан, преступники пойманы и добродетель торжествует.

— И когда вы думаете создать этот конец? — с любопытством спросил полковник.

— Может быть, через день-два, но никак не позже трех суток, — сказал я, вставая.

— Куда вы? Скоро обед, — остановил меня Матросов.

— В подвал. У Циммермана было достаточно времени для размышлений. Надеюсь, что сейчас мне удастся проверить мои выводы о заданиях шпионской группы, хотя я совершенно убежден, что не ошибся. Не хотите ли со мной?

— Нет. Беседуйте, — улыбнулся Матросов.

— Ну, уважаемый фон Циммерман, я пришел за ответом.

Арестованный молча взглянул на меня.

— Но, прежде чем получить ответ от вас, скажу, что сегодня под утро мы произвели обыск квартиры номер двадцать восемь, где живет генеральша Таубе.

Циммерман весь посерел.

— Да-да! В вашем доме по Гогенлоэштрассе и захватили…

— Не надо… — с трудом выдавил арестованный.

— Как видите, шансы ваши все уменьшаются.

Немец опустил глаза.

— Помните, что мне лично наплевать на судьбу фон Циммермана, фашиста и диверсанта, но я обещал вам спасти вас, если будет ваше полное признание, и об этом же просила Эльфрида Вебер, с которой вы когда-то танцевали на гимназических балах. Если бы не она, я, возможно, и не пришел бы сейчас к вам, герр Циммерман, так как все, что нам нужно, уже почти известно.

Арестованный не отвечал. Он сидел все в той же позе, с поникшей головой.

Я решил дать ему некоторое время для раздумья.

— Это мой последний приход сюда, если только вы сами не поможете себе, Циммерман, — уходя, сказал я.

После обеда я пошел прогуляться по Шагарту. Мелкие лавочки, парикмахерские, галантерейные магазины бойко торговали, и озабоченные немки, стуча каблуками, ходили по улицам. Я наугад зашел в один из магазинчиков, просто для того, чтобы посмотреть, чем там торгуют. Почтенная фрау, сухая и суетливая, без слов выложила передо мной бритвенные лезвия, пудру, расчески, какую-то мазь для ращения волос и, торжественно подмигивая, показала из-под полы запечатанную бутылку коньяку. Я рассмеялся и объяснил озадаченной немке, что зашел только за пудрой. Так я прошел несколько улиц. Везде было одно и то же. Возле бир-халле прохаживался по тротуару комендантский патруль. Пройдя еще несколько улиц, я направился к себе. Вот и дом, вернее, половина дома Манштейна, в котором некогда гостил Геринг. Английская бомба словно отгрызла всю переднюю часть здания. Расколовшиеся стены, обломки крыши, засыпанные землей и известкой, свернувшееся железо балконов. Над этим хаосом свисали погнувшиеся балки, еле удерживавшие уцелевшую половину дома. В обнаженных этажах разорванного пополам здания стояла мебель, на стенах висели портреты. Большая, писанная красками голова сатира, столик с кружевной свисавшей скатертью, рояль, силой взрыва отброшенный в угол.

Я не спеша свернул к комендатуре.

Вечером пришел Насс. Я просмотрел список. Все это были обыкновенные, ничего не значащие фамилии.

— Зайдите ко мне сегодня около двенадцати часов, возможно, мы с вами проведем бессонную ночь.

Насс улыбнулся. Мне все больше и больше нравился этот скупой на слова, деловой и очень точный человек. Я сказал ему об этом. Насс коротко ответил:

— Мы люди будущей Германии. Рот фронт! — поднимая по-спартаковски кулак, попрощался он.

В седьмом часу Глебов пошел к фрейлейн Марианне.

— Надо, чтобы вы остались на ночь в этом вертепе. Поговорите с вашей знакомой, притворитесь пьяным, этаким развязным, простым и глупым парнем.

— Это нетрудно, — засмеялся старшина.

Однако не прошло и часа, как старшина вернулся обратно с обескураженным, смущенным видом.

— Осечка, товарищ гвардии подполковник, — сказал он. — Эта самая подавальщица, Марианна… не хочет она, — старшина помотал головой, — то есть она ничего, согласна, но в этом доме оставаться не согласна…

— Ничего не понимаю! Согласна, не согласна… Разъясните толком, старшина.

— Ну, ко мне или к себе она идти согласна, а вот наверх, на четвертый этаж, — даже побелела вся… никак не хочет.

— Может, вы ее не поняли?

— Понял, товарищ гвардии подполковник. Такие дела и без длинных слов понятны: «Ферботен», — говорит, — не велено, и точка!

— Кем не велено?

— А кто ее знает, тут уж я действительно не разобрался.

— Н-да… Интересно!

— А что, товарищ гвардии подполковник, если взять да просто облаву сделать, так, как этого радиста ловили? Окружить, да и ворваться внутрь, а во дворе и на улице караулы поставить. Никто не уйдет.