Вдалеке прозвучал почти неразличимый волчий вой. Там, где деревья увязают в болоте, как мухи в паутине, в густо-зелёной мёртвой воде плавают вялые красные цветы с обезображенными длинными стеблями. И стекает в болото пузырящаяся жёлтая слюна, окрашенная кровью…
Они не могут, не могут думать, что это Сабрина…
Наверное, он произнёс это вслух. Потому что мать равнодушно ответила:
— Это вполне естественно. Что ещё они могут думать? Нас никогда не любили. Наш дом — самый богатый в округе, а такое всегда вызывает зависть. И к тому же твоя жена чужая, издалека. Люди никогда не любили чужаков… и волков.
— Перестань! Не надо! — взмолился он. Этот холодный, размеренный голос выводил его из себя. Он тут же возвращался на двадцать лет назад, когда он, трёхлетний мальчик с потными ладошками и грязными ушами на негнущихся тонких ногах стоял перед нею — матерью, юной королевой в белом меховом боа. И покрывался гусиной кожей от её пронзительного взгляда и плавной, безразличной речи…
Он до боли зажмурил глаза, силясь отогнать мучительный образ, но тут же пришёл другой, нестерпимый, как свежая рана: Сабрина, его Сабрина, бегущая на серых мохнатых лапах и лижущая кровь с изодранного горла…
— Это всё бред, — прошептал он, загоняя в ладони бритвы ногтей. — Пустые бредни невежественных крестьян. Оборотней нет. И Сабрина — не чудовище. Она женщина, которую я люблю.
Женщина, которая вся горит, вся состоит из тепла и плоти. В которой нет ничего холодного, туманного, далёкого… Женщина, которая…
Мать, наконец, подняла глаза. Карие глаза, которые казались почти чёрными из-за болезненной бледности кожи. Два тёмных светила его одинокого томительного детства.
— И, тем не менее, — произнесла она, — каждый раз в полнолунье кого-то находят убитым на болотах. Причём тех, кто никогда бы по доброй воле там не оказался. Тех, кто должен был мирно спать в своей постели.
— И как они это объясняют? — спросил он, старясь говорить язвительно, но голос его сорвался после первого же слова.
— Они говорят, — протянула мать, пристально глядя на исступлённую пляску огня в камне, — что этот оборотень обладает особым даром. Он зовёт свою жертву с болота, она слышит этот зов и не может ему противиться.
— Боже, какая нелепость… — выдохнул он, ощущая, как пальцы холодеют и отнимаются, а сердце вот-вот затянет ледяной водоворот.
— Почему же? — Мать гибко, по-кошачьи, потянулась. — Это вовсе не так нелепо. Как знать… быть может, все мы где-то в глубине души жаждем смерти и только ждём её зова, чтобы откликнуться. Или не все… а только лишь те, у кого внутри затаился белый трепещущий кролик. Кролик, рождённый для того, чтобы стать жертвой… рано или поздно.
Наступило молчание. Стало как будто темнее, и в этой темноте ему пригрезился белый пуховый комок с шёлковыми длинными ушами, безропотно застывший перед багровой алчущей пастью…
Когда он вошёл в их спальню, Сабрина неподвижно сидела у зеркала. По обе стороны от рамы горели две свечи, похожие на палец той старухи… Мерзкая карга… он на секунду зажал глаза рукой.
Сабрина хрипло засмеялась.
— Посмотри! — вскричала она запальчиво, — видишь? Если бы я была оборотнем, я бы не отражалась в зеркале, верно? Или сейчас думают иначе?
— Сабрина, перестань, — он подошёл и стиснул её плечи. В зеркале глаза Сабрины казались ещё более зелёными и яркими. Он прикоснулся к её волосам — жёстким и упругим, как дикий кустарник. Дикарка. Прекрасная дикарка со сверкающими белыми зубами… Зубами… Нет, только не это!
Кто перед ним? Жена или чудовище? Глаза Сабрины — болотные огни, зубы Сабрины — крепче, чем камень, руки Сабрины…
— Что это? — спросил он прерывисто. На руке Сабрины, чуть повыше локтя, горел багровый кровоподтек.
— Ах, это? — она презрительно скривила губы. — В меня сегодня бросили камень. Пустяки. Могло быть и хуже. Этот олух целился в голову.
— Пустяки? — он сжал её локоть так, что она от боли стиснула зубы. — Я просил тебя не выходить. Они могут убить тебя. Они только этого и хотят!
Она вскочила, похожая на фурию. Её лицо пылало, а в глазах плескался зелёный яд.
— Чего же ты хочешь? — зашипела она. — Чтобы я сидела весь день взаперти? Как дикий зверь в клетке? Как зверь! Ты такой же, как они! Ты тоже считаешь меня зверем!
— Нет Сабрина, нет! — Он безуспешно пытался обуздать её, обнять, но она металась, её волосы больно хлестали его по лицу. — Нет, всё не так! Подожди ещё немного! Мы уедем отсюда, и всё это кончится! Кончится, Сабрина!
— Ничего не кончится! — она словно плюнула ему в лицо. — Потому что я знаю, ты такой же, как они! Ты боишься меня! Ты веришь во все эти глупые россказни!
— Нет, Сабрина, нет!
— Ты веришь в то, что я в полнолуние превращаюсь в волка и заманиваю ни в чём не повинных людей на болото! А потом пирую над их телами! Выпиваю кровь, пожираю плоть, обсасываю кости… Ты ведь веришь в это, не так ли?
— Нет! Не верю!
— Лжец! — она с горькой, как полынь, усмешкой покачала головой. — Может быть, ты и не веришь во всю эту чушь, но ты боишься. Я чувствую твой страх. Знаешь, у волков обострены все чувства. Ты воняешь страхом!
— Сабрина, перестань! — Он сложил умоляюще руки, его глаза наполнились липкой солёной влагой. — Я люблю тебя!
