Рассказы - [2]

В тот день, когда я твердо решил осилить это произведение, супруга довела до моего сведения — мне не приходит в голову никакое другое выражение, — что она беременна. Близнецами. В результате я попал в водоворот домашних обязанностей, и на протяжении последующих десяти лет у меня не было ни одной свободной минуты — да и сил тоже, — чтобы размышлять о Сент-Экзюпери. Жизнь в нашем доме неслась в бешеном ритме — представьте себе переполненное событиями десятилетие, снятое в режиме убыстренной съемки, — и, поскольку всегда находились дела первостепенной важности, я совершенно забыл об этой книге; до того дня, когда близняшки рассказали мне, что ходили с классом в театр и смотрели спектакль под названием «Маленький принц». Я подождал, чтобы они проявили свою детскую сущность (ведь в моральном отношении дети превосходят взрослых) и с присущей им непосредственностью объявили, понравился им спектакль или нет. Однако они ничего не сказали, и я, заподозрив, что в этом сказывается дурная наследственность, посоветовал им прочитать книжку. Девочки не стали откладывать дело в долгий ящик и взялись за чтение, но ровно через пять минут, когда мне казалось, что им уже удалось преодолеть песчаные дюны, обе заявили: «Посвящение нам понравилось, но в этой истории есть что-то странное. Мы ее лучше потом прочитаем».

Я не помнил ни о каком посвящении и тут же проглотил его целиком, даже не присев на стул: «Леону Верту. Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый — мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким». Посвящение мне, в общем-то, понравилось, потому что эти рассуждения теперь показались мне не лишенными некоторой логики. Может быть, раньше, когда у меня не было детей, я просто не смог понять всю эту игру со взрослыми, которые когда-то были детьми, и детьми, которые вырастут, но по-прежнему останутся детьми (или что-то в этом роде).

Я устроился в том самом кресле, где в прежние годы прочитал особенно запомнившиеся мне произведения («Треску» Марка Курлански[2] или «Как написать серьезный роман о любви» Дианы Шемперлен [3]), и стал продвигаться вперед. Мне удалось добраться до четвертой главы, где автор говорит: «Дети должны быть очень снисходительны к взрослым». На протяжении десяти лет я не прикасался к этой книге, кружась в водовороте домашних дел и профессиональных обязанностей, но с первой же минуты во мне ожило с прежней силой неприятие тона маленького героя, который требует снисходительности по отношению к взрослым, хотя сам он, в действительности является созданием взрослого человека. А этот взрослый, благодаря придуманным им персонажам, пользуется общепризнанной славой человека, который как никто другой понимает детей. К счастью, поток семейной жизни снова увлек меня, и прошло еще десять лет. Наступил день, когда профессиональные обязанности привели меня в Монпелье, где проводился круглый стол, в котором принимали участие второстепенные европейские писатели. Во время беседы один из ее участников с едким презрением отозвался о Сент-Экзюпери, обвинил его в самовлюбленности и заявил, что значение его произведений сильно преувеличено. Другие мои коллеги встретили это заявление улыбками превосходства, а я присоединился к ним, не желая выдать своего невежества. После этого эпизода я твердо решил, что в моем солидном возрасте, которого Сент-Экзюпери никогда не суждено было достичь (мне исполнилось сорок шесть), назрела необходимость закрыть, наконец, эту тему. Сразу после окончания круглого стола я отправился в книжный магазин и приобрел две биографии писателя, которому только что предъявили обвинение в самовлюбленности.

В моей памяти сохранилось странное воспоминание об этом чтении — словно в лихорадке, я пытался удержать в голове огромное количество новых сведений, и одновременно меня раздирали противоречия: личность автора вызывала у меня живой интерес, но предубеждение к его творчеству не исчезало. Я понял, что Сент-Экзюпери искал детской неискушенности, которой сам с годами лишился, и оказался достаточно храбрым (или безрассудным — он рисковал стать всеобщим посмешищем), чтобы из мрака своего существования написать — по мнению исследователей — поэтическую притчу, которая, казалось, излучала свет. Замысел книги родился в тысяча девятьсот сорок втором году во время обеда в кафе «Арнольд». Издатели Сент-Экзюпери, сытые по горло тем, что их автора постоянно раздирали психологические противоречия, предложили ему написать рождественскую сказку. Таким образом, они пытались заставить писателя забыть о своей судьбе изгнанника, бежавшего из коллаборационистской Франции и нашедшего приют в Соединенных Штатах, и рассеять его убежденность в том, что жестокость рода человеческого неисправима.