Рассказы о землепроходцах - [17]
Сборы в дорогу
— Садись! — проговорил Манякуй. — Долго не был.
Дежнев сел.
Уже второй год жил он в этом чуме, и всегда, откуда бы ни пришел — из дальнего ли похода или из приказной избы, — встречал его якут одними и теми же словами. Больше ничего не спрашивал, невозмутимо ждал. Иногда Дежнев говорил что-нибудь, иногда, так и не сказав ни слова, перебирался поближе к своей жене Абакаяде, смиренно ждавшей его в стороне.
Сегодня Дежнев махнул рукой, подзывая и ее. Тяжело вздыхая, выпятив большой живот, жена медленно приблизилась.
— Пойдешь к попу, когда он вернется, — сказал Дежнев. — Я у дьячка записал, чтобы крестили тебя именем Абакан. Ты, Манякуй, и отведешь ее.
Манякуй важно кивнул.
— Правильное дело, Семейка, — похвалил он. — Однако, пошто я поведу? Сам, Семейка, веди!
— В поход иду! — помолчав, проговорил Дежнев. — Может, год не буду, может, два. А ей рожать надо. Надо, каб сын казаком родился.
— Правильно решил! — Манякуй кивнул. — Жить-то, однако, где твоя женка с сыном будет?
— У тебя... Тебе и корову свою с теленком оставляю для прокорма.
— Хорошо так! — согласился Манякуй и, засунув в рот трубку, уже больше ничего не спрашивал.
Дежнев усмехнулся.
Вот и закончены были его сборы в долгую дорогу. Впрочем, что ж...
Хоть и служил он уже больше десяти лет на государевой службе в Сибири, но, как и до службы, в Великом Устюге, не было у него здесь ни дома, ни землицы. Одна только воля... Конечно, и она тоже кое-что да значит. Вот позвал его Михайло Стадухин идти на Оймякон — согласился не думая. Удачливым слыл серди казаков Михайло, не возвращался еще из походов без прибытку. И считалось, что попасть к Михайле — тоже удача. Что ж... Может, и обернется этот поход прибылью, поможет встать на ноги. А пора бы... Сын родится... Пора и своим домом жить.
Наутро небольшой — четырнадцать казаков — отряд Стадухина ушел на Оймякон.
Дежнев надеялся, что через год — полтора вернется назад. Он не знал, что надолго — на два десятка лет — затянется возвращение, а за эти годы помрет старый Манякуй, родится и вырастет сын Любим, сгниет Якутский острог и отстроится вновь уже на другом месте. Дежнев не знал, что совсем другим станет он сам за эти годы.
Путь в незнакомое
Но трудно было холодами испугать казаков. Поставили зимовье, и зимовка прошла удачно, прибыльно добывали соболя, пока в апреле не подкрались к зимовью подошедшие сюда охотские тунгусы. Пришли они «в ночи войною и казачих коней побили и якуцких кобыл и коней побили же и якутов убили пять человек да служивого человека Третьяка Карпова убили, а двух человек ранили».
Нападение удалось отбить, страшнее оказалась потеря лошадей. Дальнейшее пребывание на Оймяконе становилось бессмысленным. Несколько дней угрюмо обдумывал что-то Михайло Стадухин, но недаром он был племянником оборотистого московского купца Василия Гусельникова, недаром шла о нем по сибирским острожкам слава. И теперь не захотел он с пустыми руками возвращаться в Якутск, решил переломить судьбу.
Весной казаки сделали коч и поплыли к устью Индигирки. Нигде не задерживались. Стадухин стремился до ледостава проникнуть на вновь открытую реку Алазею, слушок о которой уже дошел до него. В июле вышли в море и добрались до устья Алазеи, где, к своему удивлению, столкнулись с отрядом Дмитрия Зыряна.
Не всегда подобные столкновения казачьих отрядов заканчивались мирно. За десять лет до этого в низовьях Лены чуть было не вспыхнула настоящая война мангазейских казаков с енисейскими. И вот теперь ситуация повторялась.
Дмитрий Зырян, оставивший в начале лета Индигирский острог, приплыл сюда на двух кочах и поднялся вверх по реке до леса. Шесть дней шли туда по тундре казаки и там, у леса, поставили зимовье. И неужели он должен уступить таким трудом добытую реку удачливому Стадухину?
К счастью, от приходящих в зимовье юкагиров узнал Дмитрий Зырян о новой реке Колыме. «И сказывают они (юкагиры) про себя что де их бесчисленно — людей много... что волос на голове, а соболей де у них много, всякого зверя и рыбы в той реке много...»
Отряд Зыряна был слишком малочисленным, чтобы отважиться на плавание в Колыму, но, когда подошел на Алазею Стадухин, положение изменилось. Это, должно быть, и предопределило успех переговоров, которые вел Семен Дежнев с Дмитрием Зыряном. Летом 1643 года одиннадцать казаков — Михаил Стадухин, Семен Дежнев, Дмитрий Зырян, Фофанов, Шестаков, Гаврилов, Артемьев, Прокофьев, Немчинов, Федоров, Коновалов поплыли на новую неведомую реку.
В самом устье Колымы на протоке, называемой ныне Стадухинской, казаки поставили зимовье. Затем это зимовье было перенесено вверх по реке и стало называться Верхне-Колымском.
«Колыма-река велика есть, — рассказывал потом в Якутске Стадухин, — идет в море так же, что и Лена, под тот же ветер; и по той Колыме-реке живут колымские мужики...»
Стадухин не скупился на краски, расписывая вновь открытую реку. Он знал, что от этих рассказов зависит многое. Ведь именно так и шло тогда освоение Дальнего Востока...
