Рассказы о сержанте Берковиче - [4]

Мотив?

Дойдя до этой страницы, Беркович начал читать внимательнее. Мотив был один: ненависть. Как бы ни старались циркачи скрыть свое отношение к убийству, Симха несколько раз отметил странное обстоятельство — никто из артистов не сказал о погибшем Вальехо ни одного доброго слова. Наиболее употребительными были определения: эгоистичный, жадный, злой. Вальехо всех подкалывал своим острым языком, даже собственному брату-близнецу не давал жить спокойно, если вообще можно назвать спокойной жизнь двух молодых людей, сросшихся боками.

Об Алессандро говорили иначе: душа-парень, умница, добрый характер. Как уживались эти два человека в одном, по сути, теле? Да так и уживались, привычка, как говорится, вторая натура.

Понимал ли убийца, что, вонзая нож в спину Вальехо, он одновременно убивает и Алессавдро? Ведь успех операции был большим везением — никто из хирургов не мог заранее сказать, каковы шансы на спасение. Неужели ненависть к Вальехо у этого человека была так велика, что он готов был убить и доброго, никому не докучавшего Алессандро?

Впрочем, кто может понять психологию преступника?

Когда Алессандро пришел в себя и оказался способен отвечать на вопросы, следователь Симха провел допрос, продолжавшийся десять минут. Никакой дополнительной информации получить не удалось. После ужина братья поднялись в свой домик на колесах, начали готовиться ко сну. Спали они на широкой тахте, дверь оставили открытой, была нормальная тель-авивская жара. Братья стояли спинами к двери и, по словам Алессандро, спорили о том, лечь ли сразу или немного почитать. Алессандро не видел убийцу, он только ощутил, как неожиданно напряглось тело брата, острый укол отозвался в мозгу Алессандро мгновенной вспышкой боли (не своей, но все же ощутимой), а потом Вальехо заорал и повалился на пол, увлекая, конечно, за собой и брата. Все.

Заключение эксперта было таким же сухим и малоинформативным. Удар нанесен ножом сверху и справа под углом шестьдесят градусов. Видимо, убийца выше ростом, чем жертва. Удар не очень силен, его могла нанести и женщина. Но очень точен — лезвие вошло в сердце, проткнуло его насквозь, Вальехо умер несколько секунд спустя. Если бы убийца вытащил нож и унес с собой, спасти Алессандро не удалось бы — он последовал бы за братом из-за сильной потери крови.

Заключением эксперта дело — во всяком случае, его компьютерная версия — заканчивалось. Беркович вернул файл к началу и перечитал те места допросов, где свидетели в один голос утверждали, что более гнусной личности, чем Вальехо, они в жизни своей не встречали. Об Алессавдро говорили совершенно иначе — его любили, и это, судя по всему, вызывало у Вальехо приступы злобы.

Подняв телефонную трубку, Беркович набрал номер следователя Симхи.

— Офер, — сказал он, — ты не обидишься, если… Видишь ли, инспектор попросил меня помочь тебе в деле сиамских близнецов. Я бы очень не хотел тебе мешать…

— О чем ты, Борис? — отозвался Симха. — В запасе всего несколько дней, потом цирк уедет из Израиля, и дело повиснет окончательно. Если у тебя есть идеи, я буду только рад!

— У меня нет идей, — с сомнением сказал Беркович. — Но я бы хотел поговорить с этим Алессавдро. Ты не против?

— Об этом, Борис, спрашивай у врачей. Почему я должен быть против? Только извини, сейчас я поехать с тобой не могу, тут у меня сидит свидетель по другому делу… Ты уж сам, хорошо?

— Отлично, — облегченно вздохнул Беркович. — Протокол я перешлю на твой компьютер. В больницу он приехал за полчаса до ужина.

— Десять минут, — сказал хирург Лещинский, который и проводил операцию. — Ни секунды больше! Он еще слишком слаб.

— Но жизнь его вне опасности? — спросил Беркович.

— Абсолютно! Не хочу хвастаться, но это уникальный случай. В мировой практике операции по разделению сиамских близнецов можно пересчитать по пальцам, а чтобы один из близнецов был в это время мертв — такое вообще произошло впервые.

— Скажите, доктор, а в Италии могли бы сделать такую операцию?

— Пожалуй, нет, — сказал хирург, подумав.

— А в Венгрии? В Румынии? В Сербии? В Болгарии? В Монте-Карло? — Беркович одну за другой перечислял страны, где гастролировал цирк до приезда в Израиль, и Лещинский только качал головой: нет, нет и нет.

— Понятно, — сказал Беркович и пошел в палату к Алессандро.

На кровати лежал молодой мужчина, на которого вряд ли кто-то обратил бы внимание в толпе. Типичное лицо латиноамериканца.

— Я полицейский, — представился Беркович, — вот мое удостоверение. Хотел бы задать вам один-два вопроса.

— Пожалуйста, — слабым голосом отозвался Алессандро. — Только… Если вы хотите узнать, видел ли я убийцу… Я его не видел.

— Я знаю, — согласился Беркович, — вы и не могли его увидеть, если не смотрели в это время в зеркало.

— Что вы хотите сказать? — нахмурился Алессандро.

— Только то, что это вы убили своего брата. Эй, лежите, вам нельзя вставать! Вы ведь не для того пошли на убийство, чтобы сейчас рисковать своей драгоценной жизнью!

Алессандро упал на подушки и сказал, закрыв глаза:

— Ну и что мне теперь будет? Я ведь не кого-нибудь убил, а по сути — самого себя. Разве израильский закон наказывает за самоубийство?