Рассказы о Сашке - [17]

Про историю Сашки, который умер совсем молодым, Фёдору Джону приходилось слышать и раньше. Был ли он уже тогда Фёдором Джоном? Был, без сомнения был. Кроме того, и покойник Якобсен что-то ему иногда рассказывал про умершего Сашку. В общем, с какой стороны ни возьми, куда ни взгляни, куда ни плюнь, а давно уж была у Фёдора Джона на слуху вся эта история с Сашкой, который умер в конце мая.

Можно делать пробежки по утрам или, напротив, в два часа ночи;

Можно на завтрак пить тройной чай;

Можно, проходя мимо больницы военной, купить горячий бутерброд неизвестно с чем;

Можно не узнавать знакомых или встречаться с незнакомыми;

Можно, в конце концов или в начале начал, предпочитать традиционному фри-джазу авангардный ультрасвинг B без второй сильной доли, или даже можно при желании вообще не включать телевизор, и никогда ни за что не перезаряжать прошлогодние батарейки.

Всё равно, всё равно, эта история с Сашкой, который умер совсем молодым, весной, в конце мая, Фёдору Джону чем-то не нравилась. Совсем не нравилась. Удивительно ли это? Вряд ли. Ведь многие, многие вещи – и люди, и лжефакты, и псевдоаргументы, и события, и даже старые ботинки, одним отчего-то нравятся, а неким другим они якобы вовсе не симпатичны.

Тем же другим, неким, ничуть неинтересны и несимпатичны лысые женщины, и колумбийские миньетчицы, и африканские голые колдуньи, а вот зато небезызвестным одним в наивысшей самой степени безразличны полные слепые киноактрисы, трехногие прыгуньи в высоту или даже первые посетительницы несостоявшегося вернисажа. Жизнь вопиюще загадочна и противоречива. Иначе она бы была и не жизнью вовсе, а каким-нибудь никому неизвестным или давно забытым, а то и вовсе ненаписанным ещё даже норвежским рок-н-роллом тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения.

Пусть история с Сашкой Фёдору Джону не нравилась. Пусть. Однако когда дознаватель Якобсен преставился, то Фёдор Джон вскоре, однажды ночью, вдруг, сквозь крепчайший, почти наркотический сон, почувствовал, как влечёт, как притягивает, как тянет его к себе история с Сашкой, который умер совсем молодым. Притяжение оказалось очень сильным, он был не в силах ему противостоять. И это была первая ошибка дознавателя Фёдора Джона.

ВТОРАЯ ОШИБКА ФЁДОРА ДЖОНА

Аналогичное ощущение повторилось с Фёдором Джоном и вечером следующего дня, и послезавтра, и ещё два дня спустя, и ещё, и ещё. Да, по-прежнему притягивала его к себе отчего-то эта история с Сашкой. Поскольку Фёдор Джон, был тёртым калачом, перерывшим за годы своей дознавательской карьеры несметные груды житейской грязи, то притягивавшую его к себе историю с Сашкой, который умер совсем молодым, он стал воспринимать в образе некоего соблазнения. Будто бы он, дознаватель Фёдор Джон, на самом-то деле и не является дознавателем Фёдором Джоном, будто бы он некий подросток, абстрактный и среднеарифметический робкий юноша с другим именем (на самом-то деле в юности у Фёдора Джона была совсем другая фамилия), а история с Сашкой – это и не история вовсе, а соблазнительная и обольстительная взрослая женщина, которая идёт к нему, крадётся, лезет, стремится, ползёт, призывает его, искушает, притягивает и куда-то для чего-то заманивает.

Странные наплывы, почти тектонические вибрации и изнурительные призывы продолжались с Фёдором Джоном несколько дней. Он похудел, почти перестал бриться, у него расстроился стул, он с неимоверным трудом открывал ключом дверь в свою квартиру. Ему не хотелось есть. Вообще ничего не хотелось. Оставался только один выход, и через несколько дней после начала наваждения, связанного с историей Сашки, Фёдор Джон, спотыкаясь и чуть ли не падая, зашёл в кабинет генерала «Твою Мать» и самолично предложил свои дознавательские услуги. По делу Сашки, который умер совсем молодым.

И это была вторая ошибка дознавателя Фёдора Джона.

НЕ К ДОБРУ

Марки был не стар, но и не молод.

Бывает так, часто бывает.

Марки родился в России, и жил в России.

Бывает так, часто бывает.

Марки много кем доводилось работать. Он был и лектором – на самые разные, на любые темы он читал лекции; он был и писателем, хотя книг его никто ещё не читал; работал Марки и в театре, и в кино он вроде бы снимался, и ещё он преподавал историю и литературу в каком-то вузе, собирал спичечные коробки, подвизался в качестве бэк-вокалиста в одной хэви-металл группе, умел прыгать в длину, мог работать сторожем и реаниматором. В общем, и без лишних доказательств понятно – Марки жил интересной, насыщенной жизнью.

Так бывает, только всё же редко так бывает.

Реакция на происходящее вокруг у Марки была одноплановой, в основном. С вариациями, конечно, как уж без них. Но вариации эти друг от друга не сильно отличались.

Бывает так, часто бывает.

Что бы ни случилось, что бы ни произошло, Марки говорил: «Не к добру». Те, кто его знал, реагировали на короткую, на излюбленную Марки фразу спокойно, без истероидной встряски. А вот зато те, кто меньше был знаком с Марки, и уж тем более те, кто впервые видели его, начинали нервничать, пугаться и бояться.

Бывает так, часто бывает.

Некоторые из знакомых Марки считали, что когда он произносит «Не к добру», то ничего особенно жуткого и страшного в ввиду не имеет, а просто констатирует некий факт.